Выбрать главу

– Нарушение половой неприкосновенности, – бесстрастным голосом юриста ответила Воскресенская, – тоже правонарушение, называемое «растлением».

– Вам виднее, Татьяна Владимировна, – села на своё место гинеколог. – Но что крови было много, как сказала Яна, это уже особенность организма. Думаю, Яна лучше знает, что именно произошло. Но некоторые моменты я всё же хотела бы обсудить с ней наедине.

– У неё нет от меня секретов. Что ещё за моменты?

Я как раз вышла из-за ширмы, и она повернулась.

– Яна давно совершеннолетняя, – мягко возразила врач. – И если это изнасилование, то не мне объяснять вам процедуру.

– Да, нужно пойти в полицию, желательно с хорошим адвокатом, – мать обращалась ко мне. – Всё подробно рассказать следователю. Написать заявление. Следователь должен отправить тебя к судмедэксперту. Тому ещё раз всё подробно рассказать, раздеться полностью, наглядно показать всё, сдать материал для исследования. А дальше уже на основании экспертизы будет дано заключение: возбуждать или не возбуждать дело.

– Желательно это было сделать ещё вчера, если факт изнасилования был, – теперь ко мне повернулась и врач. Только в отличие от Татьяны Владимировны, что скорее запугивала процедурой, гинеколог советовала. – Но и сегодня ещё время не упущено, если поторопиться. Хорошо если сохранилась одежда с пятнами крови и не только. И уже после этого обязательно пройти профилактику венерических заболеваний и ВИЧ, если не было контрацепции, – посмотрела она на меня пристально. – Но об этом мы поговорим наедине.

– Так, Алла Константиновна, – заёрзала на стуле мать, глядя то на неё, то на меня, наоборот, словно окаменевшей на стуле, потому что слова «контрацепция» и «таблетки», про которые Чекаев спросил, вдруг связались у меня между собой. А пользовался ли он презервативом я не знаю. – Какие венерические заболевания? Я говорю вам точно, их нет и не может быть.

– Откуда же такая уверенность? – удивилась врач.

– О, господи, – теребила та сумочку, – потому что вы лично это подтвердили. Не думала, что это придётся говорить… но это был мой муж.

– Вот как? – ещё сильнее удивилась врач.

– Да, но вас это не касается, – осадила её мать. – Давайте уже перейдём к более насущным вопросам. Завтра мы должны закончить приём таблеток. Произошедшее ведь не повлияет на процедуру? Прошу учесть, что в сложившихся обстоятельствах это очень важно. Ещё одной порции проверенной спермы у меня, возможно, не будет.

– Нет, нет, об этом не может быть и речи, – твёрдо заявила врач. – Такой стресс для организма. Повреждения. После первого полового акта я рекомендовала бы обязательно подлечиться и сдать повторно все анализы. Я не могу гарантировать…

– Что? Опять анализы? И опять всё сначала? Это сколько же времени будет упущено, – зашипела мать и зло повернулась ко мне. Обожгла, чуть не испепелила взглядом, и опять повернулась к врачу. – По-вашему, мы зря наращивали эндометрий?

– Простите, – вмешалась я. – Но я ничего не понимаю. О чём вообще этот разговор?

– Татьяна Владимировна, вы что до сих пор не сказали? – округлила глаза врач.

– Не сказала о чём? – я смотрела на их лица по очереди. И они мне очень… очень не нравились.

– Ну это уже, простите, ни в какие ворота, – поправив очки, встала врач.

– Ну-ка, сядь на место, – приказала мать таким тоном, что та послушалась. А мать, наоборот, встала. – Я плачу вашей клинике не за то, чтобы какая-то, – она смерила её презрительным взглядом, – в белом халате мне указывала. Не для того вытаскивала сына вашего главврача из передряги. За «спасибо», между прочим. Но вижу, подписанные в её кабинете договора для вас не указ. – Возвышалась она богиней правосудия над маленькой женщиной, примерно одного с ней возраста. – Или вам надоела ваша работа?

– Татьяна Владимировна, – часто, беспомощно моргала та под очками. – Суррогатной матерью в принципе не должна быть нерожавшая женщина. Но раз особых противопоказаний к этому нет, вы сами её нашли, и мы заключили трёхсторонний договор, – она испуганно глянула на меня, – то, конечно, мы проведём процедуру. Но не без согласия же девушки. А ваша дочь, похоже, находится в совершеннейшем неведении.