Идут дожди, светит солнце, пробиваются сквозь опавшую листву миллионы зелёных росточков. Через 40-50 лет превратятся они в роскошные дубы и ели, кедры и ясени, липы и берёзы. Придут на склоны таёжных сопок дети и внуки нынешних лесорубов, возьмут в руки топоры и пилы, поплывут снова брёвна по большим и малым рекам и превратятся в доски и брусочки… И кто-то умелый да рукастый сделает из них колыбельки да кроватки детские, бочата для селёдки и кадочки под сало, стулья да табуреточки, парты да шкафчики, коромысла да колёса тележные, дома да заборы…
И нет на свете лучше материала для мастера. Каждое дерево хорошо по-своему. Из одного Буратино получится, из другого получится ложка узорная или палочка-скалочка, а иное в печь угодит, зимой дом обогреет, и хлеб на поду испечёт.
Растут деревья-кустики, а с ними вместе растут и светлые, и тёмненькие, и рыженькие бедовые головушки. Быстро растут! На месте не сидят. Прыгают, скачут, бегают, падают, во все щелки лезут и приносят домой вечерами ободранные коленки и чумазые слёзы.
Пролетела ночь, забрезжил рассвет, петухи горло дерут друг перед другом, мычат коровы – просятся на пастбище, раз за разом гудит рожок пастуха. Хлопнула калитка и мчится к реке босоногий мальчишечка с удочкой и жестяной банкой с червями, только пяточки мелькают.
Быстро времечко летит, подрос парнишечка, целых 11 лет ему. Уже другая, настоящая рыбалка не даёт спать. С вечера укладывают с дедом рюкзак, одёжку тёплую готовят, снасти проверяют. В полночь бредут в полнейшей темноте к вокзалу, берут билеты и втискиваются в переполненный общий вагон. Часа через два поезд на минуточку притормаживает на малюсенькой таёжной станции Алчан, протяжно гудит паровоз, обдавая на прощание едким чёрным дымом и старого и малого. Постояв и послушав лай собак, выбирают направление и идут на голос Черныша.
Не спят хозяева, ждут гостей, по-быстрому помогают спустить лодку на воду, ставят вёсла, укладывают вещи, снасти, бочку под виноград, помогают деду с мальцом запрыгнуть в лодку, отталкивают их от берега и спешат в избу поспать часок-другой.
Лето-осень 1964 года.
Кирсаниха.
Мне часто снится дом родной, небольшой наш городок, реки Бикин и Уссури, тайга и горы, в народе именуемые сопками. Самая замечательная из них – это Кирсаниха, высокая, покрытая лесами и прикрывающая город с востока. Южная оконечность этой сопки являет собой отвесную скалу. В 1896 году край сопки взорвали, проложили железную дорогу между Кирсанихой и рекой, построили большой стальной клёпаный мост. Из Владивостока до Хабаровска, а в дальнейшем и до Читы пошли поезда. Хлеб, уголь, цемент, металл, военные грузы в те далёкие времена доставлялись во Владивосток по короткому пути через китайский город Харбин по Китайской Восточной Железной Дороге (сокращённо КВЖД) из Сибири, Урала и центра России.
Сейчас поезда из Москвы на Восток идут через Новосибирск, Иркутск, Читу до Хабаровска. Затем одни уходят на север, до Советской Гавани, а другие на юг, через города Бикин, Иман и Уссурийск, до самого Владивостока. В 1909 году вместо временных деревянных мостов через множество мелких рек и ручьёв были построены прочные бетонные, которые служат до сих пор. На каждом мосту закреплена сбоку гранитная плита с выбитой датой и фамилией инженера, строившего его.
От моего дома до Кирсанихи километров пять. Мы часто бегали туда купаться. Путь лежал большей частью по железнодорожной насыпи. Крупная гранитная колотая щебёнка быстро приводила наши кожаные сандалеты в полную негодность. Мост через реку Бикин с двух сторон охраняли часовые с карабинами и днём, и ночью. Сразу за мостом на реке нас ждали боновые заграждения – цель наших неблизких прогулок. Боны – это попарно связанные крупные брёвна, нанизанные на один толстый длиннющий стальной трос. Они растянулись по реке километра на три-четыре, поделив реку наискосок на две части. По правой части плыли брёвна, сплавляемые леспромхозами с верховьев реки до огромного лесозавода, расположенного на краю нашего города.
Чтобы боны не сносило к левому берегу сильным течением, с вершины Кирсанихи шли под большим наклоном растяжки из стальных тросов диаметром примерно четыре сантиметра. Мы поднимались на стометровую гору по крутой скале без всякого снаряжения. На зеленеющей вершине попутно рвали дикий чеснок, выкапывали луковицы сараны для еды.
Берег реки был не подарок, весь из скальных осыпей, круто уходящих в воду. Ходить босиком по острым камням было очень мучительно. Но в награду нам светило два шикарных удовольствия. Первое – это само купание.
Мы быстро переплывали часть реки до бонов, взбирались на скользкие брёвна и бежали по ним пару километров вверх по течению. Там дожидались особо крупных или просто громадных брёвен, сплавляемых по реке, и лёжа плыли на них вниз по течению. Жаркое солнце нещадно палило наши тощие животы и облезлые спины. Иногда сползали с брёвен, ныряли раз за разом в чёрную глубину, пытаясь достать дна. Это удавалось очень редко, и то только самым отчаянным пацанам.