Сама пекарня была очень старым бревенчатым невысоким домом неимоверной длины. День и ночь четыре трубы дымились над ней. Внутри, по центру, одна за другой тянулись четыре кирпичные печи с чугунными плитами. В плитах были сделаны прямоугольные отверстия, в которые вставлялись глубокие чугунные формы. Толстушка-веселушка, помощница пекаря, смазывала маслом эти формы перед закладкой теста.
Пекарь, огромный мужик, голый по пояс, брал со столов подготовленные колобки теста и кидал их прямо в формы. Я не видел, чтобы он хотя бы один раз промахнулся!
Вот это мастер своего дела! Мне бы так!
Два помощника руками месили тесто в огромных чанах. Тут же на дощатых поддонах стояли мешки с мукой, которые подносил глухонемой грузчик. Четыре крепкие толстощёкие тётки-пекарки вываливали готовое тесто на длинные деревянные столы и резали на куски по полтора килограмма весом каждый. Затем формовали одинаковые круглые колобки и раскладывали на столах в линеечку на расстойку.
Готовый хлеб, пышащий жаром, раскладывали на решётчатые деревянные поддоны и выносили в большую комнату со стеллажами, где он остывал. Горячий хлебушко есть нельзя – живот может заболеть.
Попробуй тут удержаться! Когда от сытного запаха голова кружится. Отламываешь уголок буханки, обжигая пальцы, и отправляешь в рот. Отец, для порядка, шлёпает звучно меня под зад. Пекарня заливается смехом. Глядя на эти хохочущие, чумазые от копоти лица с широко раскрытыми ртами, я чувствовал себя в подземном царстве в гостях у настоящих чертей.
Да и как не испугаться, если прямо на твоих глазах чёрные истопники подбрасывают в раскалённые печки толстые берёзовые полутораметровые поленья. Языки огня вырываются из топок, озаряя пекарню и мастеров красноватым светом. Чтобы испечь хлеб на весь город надо много жару и труда.
Вырасту, на конфетной фабрике буду работать!
Дорогая находка.
Наш родительский дом, срубленный из могучих кедровых брёвен сто лет назад, два раза переезжавший с одного места на другое, три раза менял хозяев. Когда нижние брёвна пришли в негодность, отец решил их заменить. Знакомые лесорубы зимой притащили трактором из тайги длиннющие стволы двух кедровых великанов. Отец с соседом распилили их и обтесали, получились как раз четыре подходящих бревна для дома.
Весной, когда сошёл снег, пришли рабочие, приподняли весь дом домкратами, вытащили негодные брёвна и вставили новые. Старые брёвна вынесли на улицу и уложили вдоль нашего забора, чтобы мы с соседскими пацанами могли сидеть на них вечерами.
Я взял маленький топорик, вырубил гнилые места, отшлифовал наждачной бумагой, получились шикарные лавочки. Кедр очень мягкое дерево, шелковистое, режется легко и ровно, поэтому из него и делают карандаши. Мне так понравилась моя работа, что тут же решил отпилить самые толстые концы брёвен и сделать четыре небольшие низенькие скамеечки для мамы. Они ей нужны и в стайке, чтобы корову подоить, и дома, чтобы картошку чистить, и в огороде присесть, чтобы в тенёчке отдохнуть.
Брёвна толстые, короткой ножовкой никак не получилось отпилить. Пришлось идти за Вовкой Сидоровым. Взяли нашу большую пилу с двумя ручками, и стали пилить. Опилки кедровые вкусно пахнут. У нас руки сильные. Быстро отпилили четыре чурбака, заготовки для скамеек. Красота!
А что если отпилить ещё два чурбака, топором расколоть вдоль и стамеской с ножичком вырезать ЧЕТЫРЕ страшные маски? Здорово придумано. Вжик-вжик! Запела пила, вгрызаясь в податливое дерево. Раз! И готово!
Взял большой топор и с размаху вонзил в первый чурбан, чтобы на две половинки расколоть. Вовка сбегал за тяжёлым молотком и принялся стучать по обуху топора. Били-били, победили. Раскололи чурбан надвое. Взялись за второй. И его раскололи на две половинки.
Только внутри оказалось гнездо, а в том гнезде камень странный. Не круглый, как шар, а похожий на кабачок небольшой, весь сухим мхом, лишайником и какой-то коркой плотной облепленный.
Вовка ушёл домой, его мать позвала обедать. А я достал из своего бездонного кармана медный пятак и стал очищать камень, собираясь его приспособить вместо толкушки, горох толочь на муку. Торопиться было некуда, работал аккуратно, не спеша. Как вдруг из-под лохмотьев глянул на меня зелёный глаз, потом другой. Чудеса!
Тут уж я чрезвычайно осторожно стал отдирать коричневую корку. А чтобы меня никто не видел, забрался на чердак. Так там три дня и просидел с утра до ночи. Всё чистил и полировал находку. Это был удэгейский бог, хозяин тайги. Видел я такого у них в стойбище, когда с отцом ездил за волчьей шкурой. Моего бога, наверное, кто-то лет двести назад спрятал от китайских бандитов в дупло.