Когда очнулся, понял, что дела его плохи: сломаны ребра, больно дышать, оторванный нос повис на тоненькой полоске кожи, глаза от крови слиплись. Медведь крупную добычу сразу редко ест. Он завалил дядьку листвой, землёй и валежником, чтобы вернуться через пару дней и пообедать плотно.
Левой рукой Фёдор разгреб листву и ветки, отдышался и выполз из-под коряг. Пописал в ладошку, смыл кровь с лица, смыл грязь с окровавленного скальпа, завернул его назад и разгладил по голове, обрывком рубахи обвязал. Нос тоже обмыл и прижал на своё место.
Футляр с корнем повис на густой ёлочке, только надломлен в середине и лямки оборваны. Кое-как подвязал лямки и стал искать ружье. Его насилу нашёл в густой траве. Перекинул наискосок за спину, футляр на левое плечо повесил. Правая рука плетью повисла, не помощница.
Так и постучался дядька в наш дом вечером страшный и окровавленный. Сразу его и не признали ни моя мать, ни отец. Когда родители пришли в себя, сразу принялись за дело. Батя бросился прямо по грядкам, ломая заборы, к городскому хирургу, что жил за нашими огородами в доме на два хозяина.
Мама шустро разбудила нас, вымыла начисто эмалированный таз, обдала кипятком и заставила нас с Сашкой писать в него, сколько есть сил. А сама тут же аккуратненько давай обмывать из таза лицо и руки Федору.
Санитарная машина вскоре увезла дядьку, моего отца и в стельку пьяного хирурга в больницу. У того, оказывается, был день рождения. Как рассказывал отец, два санитара держали доктора с двух сторон, пока он пришивал нос и скальп на место.
Через пару недель дяха завалился к нам в гости, изрядно полечившись своей лечебной настойкой. Нос оказался пришит сикось-накось, да и скальп прихвачен кое-как. Мешки рогожные лучше зашивают в обществе слепых.
Всё прижилось, не загноилось. Рёбра вправили, правую руку подлатали. Мужскую часть медсёстры накрахмалили и натёрли до блеска. Ноги целы. Жить можно! Что ещё надо мужику? Тут не до красоты.
Нам с Сашкой принес Фёдор убитую раму от взрослого велосипеда ПВЗ (Пензенского Велосипедного Завода). Мечта всех пацанов с нашей улицы. За полгода мы нашли и руль, и седло, и два кривых колеса. Всё сами прикрутили-привинтили и гоняли по улицам без устали, счастливые и сопливые. За два писа получить велосипед!
Это намного круче, чем найти золотой клад.
Самокат.
Какой русский пацан не любит быстрой езды? Не найти такого. Если только он не полный «ботаник». Таковых на наших улицах и переулках не водилось. Поэтому каждый из нас мастерил всевозможные устройства для катания с гор. Начинали с простейших саночек. Брали два нешироких брусочка, закругляли их с одного торца, а сверху прибивали две-три поперечные дощечки. Привязывали спереди длинную верёвку. Всё, салазки готовы.
Наш Горный переулок в длину растянулся по прямой линии на два с половиной километра. Начинался он под горой, от улицы Подгорной. А заканчивался почти на вершине сопки Лысухи. Первого ноября приходила зима, и выпадал первый снег. Машины укатывали его на дороге почти до зеркального блеска. Вечерами машины отправлялись в гаражи, а мы выходили кататься до глубокой ночи.
Сначала везли в гору салазки за собой, а потом с визгом и криками летели вниз по обледенелой дороге, набирая скорость. За один раз скатиться с горы на такой технике ни у кого не получалось. Проедешь метров сто или двести и оказываешься в канаве, кувыркаясь в снегу. Потом быстренько выгребаешь пригоршни тающего снега из-за шиворота, разбегаешься, плюхаешься на салазки и снова катишься вниз по переулку до самой «Пожарной охраны».
Рулить приходилось ногами, обутыми в старенькие валенки, притормаживая то левой, то правой ногой. От такой езды валенки быстро приходили в негодность. На них отец ставил кожаные заплатки, и гонки продолжались.
Через две зимы на смену салазкам мы стали мастерить деревянные самокаты на коньках. Сначала целое лето носили вёдра с бурыми помидорами в Заготконтору, где их принимали по 5 копеек за килограмм. Вообще-то деньги отдавали мамкам, но кое-какие копеечки заваливались в наших бездонных карманах.
Накопив таким «Макаром» три раза по полтора рубля, покупали по три конька «Снегурка». Можно было прикрутить коньки верёвкой к валенкам, и так кататься на реке, но там можно было провалиться под лёд. Да и тащиться в такую даль никому не хотелось. А тут на одном самокате катались с горы сразу по трое пацанов мимо своих домов.
Надо было только раздобыть три доски, четыре бруска и гвозди. Среднюю доску отпиливали чуть покороче своего роста. К ней прибивали слева и справа доски в два раза короче. К коротким доскам прибивали снизу по бруску, а к брускам – по коньку " Снегурку".