Сам Хе-Юн-Чин был высоковат для китайца, видимо в его жилах было больше благородной маньчжурской крови. Учился в основном на тройки. Редкие четвёрки ставили из жалости, так как русский язык давался ему тяжело.
Поражало другое. У него в голове словно всего две скорости переключались: одна медленная, как у черепахи, вторая стремительная, как у хищной харзы. Попросишь у него пятачок взаймы, постоит с пустым взглядом пару минут, потом сорвётся с места и исчезнет вдали. Прибежит через час и протянет два пятачка.
Жадности у него вообще никто не замечал. Но и щедростью не отличался. Да и с каких таких шишей ему было быть щедрым, когда в его животе постоянно гуляли пустота с голодухой.
Как-то в соседнем гастрономе грузчики загуляли, и девчата-продавщицы уговорили нас с Валеркой Дончевским разгрузить вечером две машины с продуктами. За работу нас одарили шикарным тортом. Возвращались в своё общежитие усталые, грязные, но довольные. Решили устроить пирушку на славу, позвать моих и Валеркиных друзей. Один торт на 12 человек. Праздник!
В нашей маленькой комнате сидел на кровати и делал уроки один Хе. Остальные парни где-то болтались допоздна. Поставили торт на стол, взяли полотенце и побежали в душ на первый этаж, чтобы смыть грязь с себя. Когда вернулись, коробка из-под торта валялась в мусорном ведре, а Хе спал. Мы были готовы убить злодея, только никак не могли понять, как он успел за две минуты съесть торт и уснуть. Попили голого чая и завалились на боковую.
Глубокой ночью проснулись от звучного чавканья. Валерка включил свет, и мы увидели Хе, уплетающего наш торт за столом. Этот засранец обдурил нас, засунув коробку с тортом в мусор. Ну, что тут будешь делать?
В нашей памяти ещё были живы слова популярной послевоенной песни «Китаец и русский – братья навек»! Не убивать же брата из-за сладкого куска?
В те годы после летних экзаменов всех студентов направляли на работу в стройотряды. Это была возможность и отдохнуть от учебы, и заработать немного денег на жизнь. Нашей группе крупно «повезло». Нас заставили бесплатно рыть траншею под канализацию к новому зданию техникума.
Работа тяжёлая и очень грязная. Строители утопили свой экскаватор, такой коварный оказался грунт на глубине. До революции 1917 года там располагались конюшни казачьих войск. Пришлось изрядно повозиться в навозной жиже, прокладывая лопатами траншею, укрепляя стенки, засыпая дно щебнем и песком.
В одном месте путь преградила ржавая дырявая труба. Олег Опевалов попросил Хе, глазеющего на нас сверху, кинуть кувалду. Тот, как всегда, постоял, подумал и исчез. Устав ждать помощника, только взялись за лопаты, как над нашими бритыми головами просвистела «Маруська», как тогда ласково называли могучий русский инструмент…
Каждое воскресенье мы проводили на реке в Морском клубе. Ходили под парусом на яхтах, качали мышцы тяжёлыми вёслами на нашей шлюпке, гоняли на моторных скутерах по Уссури.
В шлюпочные походы обязательно брали с собой и нашего китайца, чтобы приучить к коллективному труду и внести в его голову умение быстро мыслить. Волны и ветер помогали нам в этом стремлении.
Чуть зазеваешься, тут же окажешься за бортом, а то и парусом вмажет по ушам или по физиономии. Поначалу всё шло хорошо. Парень освоился довольно быстро. Мог часами грести, когда шли на вёслах. Помаленьку стали доверять и управление парусом при слабом ветре.
Амур – река могучая, очень широкая возле Хабаровска. Есть где ветру разгуляться. Налетит из-за острова шквал неожиданно и разметает многочисленные яхты во все стороны, иные и перевернёт. Шлюпка наша остойчивая, очень тяжёлая, трудно перевернуть, если только какой-нибудь дурак не подставит её боком к ветру при полных парусах.
В один из июльских походов, когда Хе сидел на корме шлюпки и управлял фока-парусом, проморгали мы налетевший резкий порыв ветра, по-нашему шквал. Все бы обошлось, да только наш подопечный забыл завести фока-шкот за специальный обушок на корме и намотал его на руку, чтобы легче было удерживать фок этим тросом.
Ветер рывком надул парус, как парашют. Бедный Хе взлетел высоко вверх, крутанулся в воздухе и грохнулся плашмя о воду. Мы с Петькой Соловьём прыгнули за борт, сообразив, что от сильного удара наш невольный «лётчик» потерял сознание.
Шлюпку на полном ходу не остановить. Выполнить разворот и вернуться надо минут 10, а то и больше. Пётр доплыл первым на место и принялся нырять, пытаясь достать ушедшего под воду непутевого «морехода». Тут и я подоспел.
Не дали мы утонуть бедолаге. Зато водички амурской наглотался он прилично. На всю жизнь крепко запомнил, что нельзя нарушать морские законы даже в тихую погоду и на море, и на реке, и на озере, и в стакане молока…