Автопортрет Чокана Валиханова. Перо. 1856.
Портрет ага-султана. Карандаш. 1864.
Казахские музыканты. Баксы — певец с кобызом. Карандаш и перо. 1862.
Портрет дяди Чокана Канходжи. Карандаш и тушь. 1862.
Караван в ущелье р. Чарын. Перо. 1856.
Джейраны. Карандаш. 1856.
Кабан. Карандаш. 1856.
Китайский гусь. Горный гусь. Перо. 1856.
Наскальные изображения на берегу р. Или. Изображение Будды. 1856.
Городские ворота в Западном Китае. Перо. 1856.
Схематическая карта осенних стоянок и зимовок казахов в районе горы Сырымбет. Перо. 1853.
Прически и головные уборы уйгурских женщин Восточного Туркестана. Перо и тушь. 1858.
Каменные изваяния на северном побережье Иссык-Куля. Карандаш. 1856.
Голова уйгура и уйгурки. Карандаш. 1859.
Кашгарка. Карандаш. 1859
Профили каменных изваяний на р. Аягуз. Перо. 1856.
Каменные изваяния у гробницы Козы-Корпеш и Баян-Слу. Перо. 1856.
Портрет Г. Н. Потанина. Карандаш. 1857.
— Да! Я знаю! — вспылил Валиханов. — Она пишет прекрасные письма в стихах одному из моих братьев... Почему бы не посватать девушку за того, в которого она влюблена?
— Но ведь решают старшие в роду. Разве вы забыли?
Вот и дождался! Он, Валиханов, еще года не прожил в Петербурге, а уже упрекают, что забыл казахские обычаи. И это говорится ему, собравшему сотни листов с записями песен и легенд, докопавшемуся до истоков, откуда пошел казахский народ, гордящийся именем казаха — свободного, кочевого человека...
Обиды своей он не высказал Сейдалину. Ему любопытен был соплеменник, тоже получивший русское образование. Прежде ездили с казахскими султанами русские толмачи или чаще татары, а Сейдалин, наверное, первый казах со столь важными обязанностями.
Подпоручик султан Сейдалин был весьма доволен собой и своей ролью в Петербурге. Он с гордостью рассказывал Чокану, как почетно встречают в столице депутацию султанов. Взахлеб описывал поездку к государю в Царское Село: сначала на поезде, а потом придворными экипажами во дворец. Государь вышел в белом мундире, в брюках с желтыми лампасами и сказал Джантюрииу: „Благодарю за прошедшее и надеюсь на будущее“ .
— Так и сказал? — переспрашивает Валиханов.
— Слово в слово! — сияет Сейдалин.
„Не много же у государя в запасе исторических фраз“, — Чокан припоминает, что такое же изречение досталось недавно стоявшему впереди него генералу, кавказскому герою.
„Благодарю за прошедшее и надеюсь на будущее... Русское правительство видит в султанах свою главную опору в Степи... Пусть дурак, но султан...“ Чокану вспоминается, как по пути в Кашгар караван удостоился видеть султана Джангазы, правителя джалаиров. Султан вошел в юрту особой походкой жирного гуся, отличающей владык Степи от простых смертных. Сел на почетное место и долго, важно молчал. Наконец обвел всех глазами и произнес двустишие: „У джалаиров много баранов, у Джангазы много дум“. Сказал и опять умолк. С караванщиками беседовал его помощник, которого казахи прозвали „заседателем“. Для степняков все чины „заседатели“ и „майоры“. Самых корыстных зовут „асессорами“. Это бранная кличка. Она пошла от асессора Ивашкевича, лютого взяточника, ненавидимого всей Степью. Кто бы мог подумать, что польский дворянин, сосланный в Сибирь за участие в тайном обществе „Черные братья“, откажется от прежних убеждений и станет подлее всех гоголевских типов?.. Или вовсе не было у него высоких убеждений? Лишь ненависть к русским — как теперь лишь презрение к азиатскому народу, кочующему по Степи.
При той встрече на земле джалаиров спутники Джангазы спрашивали караванщиков, где научиться „закону“, как отбиваться от „асессоров“. А то берут на казенные работы лошадей, быков и не отдают назад. Или по оговору отправят казаха в „сверленые горы“, то есть на каторжные рудники.