— На востоке говорят: сколько ни повторяй слово "халва", во рту слаще не станет. Не так ли и с "прогрессом"? — спросил Чокан.
— Семенов рассказывал, будто император Александр недавно объявил, что он не противник политических споров. — Потанин усмешливо выдержал паузу, — но... спорить надо научно, а в России наука слаба.
— Каждый судит по себе, — меланхолически пояснил Чокан.
— А вы слыхали, господа, новые стихи Шевченко? — спросил Трубников.
На похоронах старой императрицы он увидел в процессии горько плачущего Макы. Воспитанников училища глухонемых тоже вывели увеличить своим послушным строем "всенародную скорбь". Наверное, растолковали детишкам, что учатся они и кормятся попечением доброй царицы. Вот они и плакали по ней. И Макы как все.
Чуть впереди глухонемых мальчиков тащились по осенней слякоти несчастные девочки из приюта. Через несколько дней в университет пришли гневные стихи Шевченко: "Сирот, голодных, чуть не голых, погнали к "матери" дивчат — последний долг отдать велят и гонят, как овец отару". И дальше: "Когда же суд! Падет ли кара на всех царят, на всех царей? Придет ли правда для людей? Должна прийти! Ведь солнце встанет, сожжет все зло, и день настанет".
Трубников прочел и понял, что не все одобряют вызов Кобзаря. Получилось неловкое молчание: можно осуждать Николая Первого, можно замечать слабости нынешнего государя, предлагать решительные перемены, но разумно ли гнать "всех царят и всех царей"?
Валиханов задумчиво обвел глазами гостей. Сидел он во главе стола, ворот мундира расстегнут, смоляная жесткая прядь упала на высокий лоб.
— По-моему, надо поставить себе целью что-нибудь одно. Или уж ломать все и начинать преобразования коренные по образцу республиканскому... Или...
— Что "или"? — раздались несколько голосов.
— Или... — Валиханов опустил выпуклые веки. — Или, господа, держаться старого, даже старую веру исповедовать,
— Вы шутите, Чокан Чингисович! — улыбнулся Голубев. — Не верю, чтобы вы страдали максимализмом детским... — Камешек в огород Трубникову. — Подобные взгляды выдают у нынешнего юношества слабое знакомство с историей. Вы же, Чокан Чингисович, не только географ, но и исследователь истории азиатских народов.
— История государств, сопредельных России на востоке, не знала революций, подобных европейским. Войны завоевательные, войны за независимость. Если восстания, то во главе с ходжами и ханами... Насколько я понимаю, крестьянская революция у нас в казахской Степи в настоящее время невозможна... Как русский образованный и мыслящий человек я мог бы считать себя в числе самых решительных... — при этих словах Валиханов дружески кивнул Трубникову. — Но в каком качестве я могу быть понят на родине моей, в Степи? В каком качестве я могу стать необходимым и полезным сегодня-завтра?
— Ты первым прокладываешь путь, по которому пойдут многие! — убежденно заявил Потанин.
— Пойдут сегодня-завтра? Я знаю, ты, Григорий, скажешь: в будущем самом скором... Но будущее потому и зовется будущим, что мы до него не доживем. А в настоящем что?.. В настоящем героем Степи нередко становится не только мудрый бий [23] и смелый батыр, а какой-нибудь обжора и хвастун вроде Тынеке. Я его встречал несколько лет назад на Арасане. Несмотря на свои разбои, он пользуется большим влиянием в Семиречье и даже служил волостным управителем.
— Господи, да кто из нас его не знает! Тынеке!.. Рыжий, носатый, бородища густая, — припоминал Голубев.
— ...и преогромное брюхо... — Валиханов брезгливо поморщился. — У меня в гостях Тынеке напился допьяна, водой отливали и четыре ушата не помогли...
— Русское офицерство подает дурной пример, — заметил Перемышльский. — В крепости нынче пьянство непомерное...
— Мне не перепить ни верненцев усердных, ни толстобрюхого Тынеке. Не перещеголять его в обжорстве. Я не прославлюсь на байге. Мой интерес к сказкам только смешит степняков. Моя европейская ученость не будет им понятна. И если я хочу что-то изменить к лучшему в судьбе моего народа, я окажусь вынужден, — тут Чокан поглядел на Голубева, — держаться старого, то есть воспользоваться наследственными правами султана, появиться в Степи в качестве доброго управителя на смену управителям глупым и бесчестным. При этом я могу примером своим показать Степи, как может быть полезен казахам образованный султан-правитель. Степь увидела бы, что казах, получивший образование, совсем не похож на русского "майора", по действиям которого у нас по сию пору судят о русском воспитании. — Чокан усмехнулся недобро. — Но когда я, друзья мои, стану добиваться такой цели, мне понадобится, несомненно, изобразить себя царским любимцем, пользующимся покровительством высших сановников империи, а отнюдь не страдальцем за народ и не борцом...