Николай Петрович сложил газету и хотел сунуть ее в карман.
— Разрешите, пожалуйста, — вдруг обратился к нему лейтенант, — взглянуть, что в мире творится.
— В мире интересного много. — Николай Петрович протянул ему газету и спросил:
—Должно, из училища только, к новому месту службы следуете?
— Не угадали. К старому месту. На корабль возвращаюсь.
«Так и есть: гордец!» — заключил Николай Петрович и на всякий случай поинтересовался:
— А может, вы вместе с моим сыном служите? Смирнов... Игорь. Старший матрос... Не слыхали о таком?
— Нет, не слыхал.
— Баламутный парень... — Николай Петрович хотел добавить слово «был», но лейтенант не дослушал его, сказал:
— Если дома баламутил, значит, и на службе продолжает. — После короткой паузы многозначительно добавил: —Проблема времени: молодежь не устраивают старые методы воспитания, а новых родители пока не изобрели. Нам, военным, это хорошо видно, потому что на службе обнажаются все промахи домашнего воспитания.
«Никакой ты службы еще не знаешь, соколик, — подумал Смирнов. — Без году неделя, как погоны надел, а уже: нам видно... проблема времени...»
Вслух он сказал:
— Все верно. Молодежь нынче не та, что была раньше. Хлопотней стало родителям.
Лейтенант навязывал тему разговора:
— Великое дело, когда родители постоянно чувствуют ответственность за воспитание детей. Вот вы беспокоитесь, хотите помочь командиру. А другие сбагрят сына, да еще и требуют: мол, перевоспитайте его.
Николаю Петровичу стало не по себе от похвалы лейтенанта. Он не заслуживал ее хотя бы потому, что не сумел когда-то перестроить свое отношение к Игорю. Все считал его ребенком и думал, что просто отцовских прав ему хватит еще надолго. А оно вышло по-другому.
На похвалу лейтенанта Николай Петрович ответил:
— А может, я не помочь, а помешать кому-нибудь хочу. Человеку нужна не только помощь, но иной раз и помеха. Смешаешь его благополучную картотеку, смотришь, он ночь не поспит в тоске и тревоге.
—- Не понимаю, зачем это? — удивился лейтенант.
— Ум надо будоражить, иначе застояться может.
Уточнять свою мысль Николай Петрович не стал.
Зачем кому-то поверять, что усомнился в сыне, что не мог принять за чистую монету все, о чем тот писал ему?
Умудренный опытом, многое повидавший на своем веку, Николай Петрович привык видеть жизнь со всеми ее трудностями и противоречиями. Он не хотел, глядя на радугу, замечать только яркие тона. А Игорь о своей службе писал только в радужных красках, в каждом его письме была сплошная похвальба. То его объявили отличником, то он сдал испытания на классность. Освоил смежную специальность. Наконец, его назначили командиром отделения. И все это в течение одного года.
Нет, не мог Николай Петрович поверить в такое. Он слишком хорошо знал корабельную службу, а потом... у него были основания сомневаться в сыне. Ему не нравились в Игоре чрезмерная самоуверенность и бесшабашность...
В окне замелькали дома с высокими остроконечными крышами. Слева неожиданно открылось море. Оно было совсем тихое, вяло-сиреневое, а к горизонту густо-синее, с белесыми полосами течений в легкой серебряной чешуе. Лицо Николая Петровича оживилось. В глазах вспыхнули искорки радости. Он любил море, поэтому не мог смотреть на него без волнения.
На автостанции лейтенант услужливо объяснил Николаю Петровичу, как добраться до гавани, пожелал удачи, и они дружелюбно расстались. А объяснять Смирнову ничего не надо было: он знал в этом прибалтийском городе каждый перекресток и поэтому до места добрался быстро. Гавань встретила его знакомым шумом — гудела, грохотала, лязгала железом. Флотский день был в разгаре: корабли снимались со швартовов, становились на якорь, юркие буксиры сновали вдоль причалов.
Ракетоносец, на котором служил Игорь, только что возвратился из похода и стоял у стенки. Внешний вид корабля с антенными устройствами, ракетными установками был внушительный. Когда-то мичман Смирнов мечтал поплавать на таком красавце, но осуществить мечту так и не удалось. Во время войны служил в морской пехоте. После войны плавал на тральщиках, и эти годы для него, в сущности, были продолжением войны.
