Любили пофантазировать о далеких странах и наши предки. Так, в одной из первых географических книг, «Книге, глаголемой Козмография» (XVII в.), говорится о «горах стеклянных, две тыщи верст под востоком солнца, а тут человеком несть жилища, много ж тут великих змей крылатых и до тех гор доходил царь Александр Македонский, и возвратился».
Какие-то азиатские острова, скорей всего Индонезия, описываются в этой книге так:
«В той же части Азии остров на восточном море близ блаженного раю, потому что залетают оттуду птицы райские, и птицам имена гамаюн и финикс, и благоухание чюдное заносят. Вторый остров под востоком, живут на нем василиски, лица и власы девичьи, а от пупа хобот змиев крылатых. Близ того ин остров, а в нем родит черьвь песок златой. Есть же еще остров, а на нем человецы песьи главы, велики и страшны зраком».
Занятно «Историческое и географическое описание острова Формозы», вышедшее в свет в Лондоне в 1704 году. Чего там только нет! И прирученные крокодилы, будто выполняющие домашнюю работу, и морские кони, на которых можно пускаться вскачь, и прочая белиберда.
Достойны ли подобные произведения одной иронии, лишь снисходительной улыбки?
Ни в коем случае. Потому что главное в них – не выдумка.
Главное – настроение, которое они передают. А это настроение правдивое, именно его описывал путешественник. Он именно его испытывал, когда впервые побывал на далеком берегу.
Никто не ездил на морских конях, понятно, что это чушь. Но если бы европейский современник автора «описания Формозы» и впрямь там побывал, то он увидел бы вещи настоящие, которые поразили его не меньше дрессированных лошадок на гребнях волн. Он испытал бы настроение, похожее на то, что было у сочинителя.
Мечту будили эти выдумки (как сейчас – талантливые научно-фантастические произведения), а кто, ею увлеченный, отправлялся сам искать чудесное, тот находил его с избытком.
Впрочем, главное и не в том. Главное, что мечта умножает в человеке человеческое.
Обязательность необязательного
Ты никогда не будешь знать достаточно, если не будешь знать больше, чем достаточно.
Глава эта – о пользе полноты, разносторонности человеческой жизни. Мы будем говорить, зачем человеку нужно всё: наука и красота, труд и домашние заботы, учеба и раздумья над смыслом жизни, развитие всех благих способностей и утоление всех здоровых потребностей.
И дружба, и путешествия, и книги, и развлечения, и мечты.
И обязательное для специалиста, и вроде бы необязательное для него.
Начнем с того, что сразу скажем: человек нуждается во всем, потому что он самой своей природой приспособлен к разносторонней деятельности.
Рыба живет в воде, значит, все ее строение должно быть приспособлено к подобной жизни: жабры, плавники, плавательный пузырь, гибкое и обтекаемое телосложение.
Птица живет на земле и в воздухе, в ее строении необходимы крылья, зоркие глаза, могучий клюв для борьбы и добывания пищи.
Стихия же человека – многосторонний внешний мир, и техника, и произведения искусств, и личности других людей, и общество, и собственный внутренний мир, и взгляды в прошлое, и прогнозы грядущего... Какой же иной природой, как не всесторонней, не универсальной, должен обладать представитель человеческого рода?
Людвиг Фейербах, известный философ-материалист, предшественник марксизма, писал:
«Человек... существо универсальное, оно не является ограниченным и... эта универсальность захватывает все его существо».
И дальше:
«Истина в полноте человеческой жизни и существа».
А еще до Фейербаха арабский философ-поэт Абу-ль-Аль говорил: «обязательно необязательное».
Разносторонность – сила человека. И как показал исход борьбы человека на заре существования, эта сила оказалась посильнее могучей односторонности животных – их развитых органов нападения или защиты, клыков, когтей, рогов, копыт, быстрых ног.
Вооруженное универсальностью, первобытное существо выбилось на дорогу разума.
Не все на той дороге было гладко. Человек что-то приобретал, но и терял при этом что-то. Когда возникли классы и появилось, как говорят философы, разделение труда, человек стал утрачивать разносторонность. Это было ущемлением его природы, болезненной утратой части человеческого. Энгельс писал: