— Вот именно, даже этот, видавший виды старый швед, который подойдет к самому дьяволу и попросит у него прикурить, и то чувствует себя неважно… Во всяком случае, я очень рад, что мы уже выходим из этой зоны. Теперь, кажется, можно уже идти спать, Рейнсфорд?
— Мне не хочется, — сказал Рейнсфорд. — Я хочу посидеть на палубе и выкурить еще одну трубку.
— В таком случае — спокойной ночи.
— Ладно. Покойной ночи, Уитни.
Глубокая ночная тишина нарушалась лишь стуком машины, быстро гнавшей яхту вперед, и шумом воды, рассекаемой винтом.
Рейнсфорд, полулежа в плетеном кресле, беспечно пыхтел своей трубкой. Его начинала охватывать дремота.
Прервал ее внезапный звук. Раздался он с правой стороны: изощренный слух Рейнсфорда не мог обмануть его. Еще раз послышался этот звук, затем еще раз. Где-то в черном мраке ночи кто-то выстрелил три раза.
Рейнсфорд вскочил и бросился к перилам, захваченный сильным любопытством. Он напрягал зрение. Ничего не видно. Он влез на перила, полагая, что это поможет ему лучше видеть. Его трубка выскочил изо рта. Он нагнулся за ней и потерял равновесие. Его крик мгновенно замер: горячие, как кровь, воды Караибского моря замкнулись у него над головой.
Он вынырнул на поверхность и хотел еще раз крикнуть, но волна от быстро идущей яхты ударила ему в лицо. Соленая вода, попав в открытый рог, забила ему глотку. В отчаянии он энергично заработал руками, пытаясь догнать быстро удаляющуюся яхту, но остановился, не проплыв и пятидесяти шагов. К нему вернулось хладнокровие: не впервые ему попадать в переделку. Можно было еще надеяться, что его крики услышит кто-нибудь на борту яхты, но эта надежда была очень слаба и по мере удаления яхты становилась слабее с каждой минутой. Он сорвал с себя одежду и закричал изо всех сил. Но огни яхты казались уже маленькими светящимися мушками, и, наконец, ночь поглотила их.
Рейнсфорд вспомнил о выстрелах. Они донеслись с правой стороны, и он поплыл в этом направлении.
Вдруг он услышал крик, донесшийся до него из мрака ночи, — резкий, страшный крик животного, объятого ужасом, переживающего предсмертную агонию.
Он не мог по крику определить животное. Со свежим приливом сил он поплыл на этот крик.
После десяти минут решительной борьбы с морем до слуха его донесся другой звук — самый приятный, какой ему когда-либо приходилось слышать, — рокот и плеск моря, ударяющегося о скалистый берег. Не успел он оглянуться, как уже очутился на скалах. Напрягши последние силы, он вылез на берег. Острые камни выдавались повсюду, и он пополз вперед, нащупывая дорогу руками. Тяжело дыша, с израненными руками, он добрался до гладкой поверхности на вершине скалы. Густая чаща леса подходила к самому берегу.
В эту минуту Рейнсфорд совершенно не думал о том, какие опасности таятся среди этой массы деревьев и переплетающихся между собой зарослей. Он чувствовал лишь, что спасся от своего врага — моря и что его одолевает смертельная усталость. Он бросился на землю, на опушке джунглей, и заснул, как убитый.
Когда он открыл глаза, он увидел по солнцу, что было уже за полдень. Сон восстановил его силы, но острый голод мучил его.
«Где стреляют, — там должны быть люди. Где есть люди, — там должна быть пища», — подумал он. — «Но какие люди, — размышлял он, могут жить в таком диком, пустынном месте?».
Какое-то раненое животное, по-видимому, очень крупное, еще недавно пробиралось сквозь эти заросли; трава под ногами была помята, мох сорван; в одном месте трава была окрашена кровью. Какой-то блестящий предмет, лежавший в траве, бросился в глаза Рейнсфорду. Он подошел и поднял его. Это был пустой патрон.
— Двадцать два, — пробормотал он. — Странно. Животное, по-видимому, было довольно крупное, и охотник действовал слишком смело, выступая против него с легким оружием.
Он тщательно осмотрел почву и нашел следы ног охотника. Они шли вдоль скал в том направлении, куда шел и он. Он поспешил вперед, то и дело спотыкаясь через упавшие деревья и камни, но не останавливаясь, ни на минуту: приближалась ночь.
Вдруг Рейнсфорд завидел впереди себя огни.
Первое его впечатление было, что это деревня, так как много здесь было огней. Но, пройдя еще некоторое расстояние, он, к своему великому изумлению, увидел, что все эти огни исходили от одного высокого, огромного здания, с остроконечными башнями, уходившими вверх и терявшимися во мраке. Его глаза различали темные контуры великолепного замка, стоявшего на высоком отвесном берегу; с трех сторон замка скалы круто падали к морю, сердито лизавшему их у подножья.
«Мираж», — подумал Рейнсфорд. Но, подойдя к высоким железным воротам с колоннами и открыв калитку, он убедился, что это не мираж. Перед ним была массивная дверь с висевшим на ней молотком.
Он поднял молоток, чтобы постучать в дверь; молоток заскрипел, точно он никогда не употреблялся. Он опустил его, — раздался такой громкий стук, что он вздрогнул от неожиданности. Послышались шаги за дверью, но никто не открывал. Рейнсфорд еще раз поднял молоток и еще раз опустил его. Дверь вдруг отворилась, отворилась так неожиданно, словно она была на пружинах, и Рейнсфорда ослепил целый поток блестящего света. Первое, что он мог различить, — это огромного человека, какого ему никогда еще не приходилось видеть, настоящего великана, с черной бородой по пояс. В руке великан держал громадный револьвер и направил дуло его прямо в сердце Рейнсфорда. Два маленьких глаза, скрытые косматыми бровями, впивались в него.
— Не бойтесь, — сказал Рейнсфорд с улыбкой, которую он считал обезоруживающей, — я не грабитель. Я упал за борт яхты. Я житель Нью- Йорка, Меня зовут Сангер Рейнсфорд.
Угрожающий взгляд великана не изменился.
Он не подал вида, что понял слова Рейнсфорда, или хотя бы, что он слышал их.
— Я — Сангер Рейнсфорд из Нью-Йорка, — повторил Рейнсфорд. — Я упал за борт яхты. Я очень голоден.
Вместо ответа великан взвел курок.
Вдруг он приложил свободную руку ко лбу по-военному и стал на вытяжку: по широкой мраморной лестнице спускался другой человек — тонкий, изящный мужчина в сюртуке.
…Казак стал на вытяжку…
Он подошел к Рейнсфорду и протянул ему руку.
Приятным голосом он сказал:
— Мне доставляет большое удовольствие и делает честь видеть в своем доме мистера Сангера Рейнсфорда, знаменитого охотника.
Рейнсфорд машинально пожал протянутую ему руку.
— Я читал вашу книгу об охоте на тибетских леопардов. Я — генерал Царев.
При первом впечатлении этот изящный мужчина показался Рейнсфорду удивительно красивым; было в его лице что-то в высшей степени оригинальное, необычное: он был высокого роста, в летах, — его волосы уже начинали седеть, но густые брови и закрученные по-военному усы были черны, как ночь. Глаза тоже были черные и очень острые. Скулы слегка выдавались, но в чертах лица чувствовалась породистость и властность. Повернувшись к великану в военной форме, генерал подал рукой знак. Тот сунул револьвер за пояс, отдал честь и отошел, в сторону.
— Мой Иван — удивительно сильный малый, — сказал генерал, — но, к несчастью, глухонемой и немного дикий.
— Он русский?
— Да, казак.
Потом генерал подозвал Ивана и что-то сказал ему одним движением губ.
— Пожалуйста, мистер Рейнсфорд, идите за Иваном. Я собирался обедать, когда вы пришли. Теперь я подожду вас. Мне кажется, мои костюмы будут вам как раз впору.
Рейнсфорд последовал за безмолвным великаном. Они вошли в огромную спальню с роскошно отделанным потолком. Иван подал ему сюртучную пару.
Столовая, в которую провел его Иван, была обставлена с неменьшей роскошью, чем спальня. Она напоминала зал в замке барона феодальных времен с ее дубовыми панелями и высоким потолком, с ее огромным трапезным столом, за которым легко могло усесться два десятка человек. Стены были украшены головами львов, тигров, слонов, оленей, медведей; более крупных по размеру и более совершенных экземпляров Рейнсфорду никогда еще не приходилось встречать.