…Вечером в тот день генерал Царев наслаждался прекраснейшим обедом. Два неприятных обстоятельства мешали ему наслаждаться своим обедом в полной мере. Одно — мысль о том, что ему трудно будет найти слугу, подобного Ивану; другое — что он упустил такую редкую дичь.
В десять он прошел в свою спальню. Слабый лунный свет падал в окно. Генерал подошел к окну и взглянул на двор. Он увидел там свою любимую свору собак и крикнул им перед отходом ко сну: «В другой раз будьте проворнее!». Затем он повернул штепсель и зажег электричество. Перед ним стоял человек скрывавшийся за балдахином его кровати.
— Рейнсфорд! — вскричал генерал. — Скажите, как вы попали сюда?
— Я проплыл залив, — сказал Рейнсфорд, — это гораздо быстрее, чем прогулка по джунглям.
— Поздравляю вас, — сказал генерал. — Вы блестяще одержали победу в нашей игре.
Но Рейнсфорд сухо сказал хриплым голосом:
— Приготовьтесь, генерал Царев!
Генерал отвесил глубокий поклон.
— Понимаю, — сказал он. — Великолепно! Один из нас должен своим телом накормить вот этих собак. Другой будет спать в этой прекрасной постели. Я готов, мистер Рейнсфорд!
…«Никогда еще не приходилось мне спать в такой чудесной постели»… — думал Рейнсфорд, ложась в кровать в ту ночь.
Четвертая степень
— Врете!
Джон Деннетт пожал плечами.
— Я говорю правду, — вяло ответил он.
Мясистое, красное от гнева лицо полицейского капитана Беррэджа, казалось, наплывало на него.
— Даю вам еще одну возможность сознаться. Если не используете ее, я выколочу из вас правду!
На бледном лице Деннетта ничего не отразилось.
— Вы ничего от меня не добьетесь, капитан, кроме правды.
— Сделаю еще одну попытку. Слушайте! Где вы были в полночь на второе марта?
— Как бы часто вы ни повторяли своих вопросов, что бы вы со мной ни делали, я могу ответить только правду: я гулял один в Истмен-парке.
— Чушь! Вы были в лесу близ Колледж-хилл, и не один. Ну, быстро! Разве не так?
— Не так.
Капитан выхватил какой-то коричневый комок и сунул его под нос Деннетту:
— А это что?
Деннетт посмотрел на комок, потом на капитана.
— Это моя шляпа, — спокойно ответил он.
— Ага! — зарычал полицейский. — Наконец-то правда!
— Зачем же мне отрицать то, что есть?
— Еще бы отрицать! Внутри ваши инициалы…
— Что ж, по-вашему, это преступление — иметь старую коричневую шляпу?
— Заткнитесь! Здесь спрашиваю я! Я требую прямых ответов, без виляний. Где вы были в полночь на второе марта?
— В Истмен-парке. Гулял. Один.
Капитан громко засмеялся:
— Вот я вас и поймал! Попались, Деннетт! Вашу шляпу нашли в Колледж-хиллском лесу, неподалеку от тела Эстер Хексли!
Маленькие, пронзительные глазки капитана, глазки хищника, готового броситься на добычу, впились в лицо Деннетта.
— А теперь сознавайтесь! — прорычал Беррэдж. — Вы убили ее?
Деннетт не шелохнулся.
— Нет, — ответил он. — Не я.
— Деннетт! — капитан с трудом сдерживался. — Вы сознаетесь, не выходя из этой комнаты. Если не захотите, я вас заставлю. Есть способы заставить вас говорить. Понимаете?
— Это, кажется, называется «третья степень»?
— Называйте как угодно!
— Я слышал о ваших способах, капитан, о побоях, пытках и так далее.
— Слышали? Ну и отлично, — подмигнул Беррэдж. — Тем лучше. Значит, вы знаете, что вас ожидает. Правильно, Деннетт, будут и побои, от которых разлетятся ваши челюсти, будут пытки, а резиновый шланг изуродует вас, отобьет все внутренности, а потом будет раскаленное железо, пока вы не сознаетесь в убийстве девушки. Я заранее оглашаю всю программу. Не подвергайте себя лишним мучениям. Сознавайтесь скорее! Вы убили ее?
— Капитан, — сказал Деннетт, — мне надо кое-что сообщить вам.
— Валяйте сознавайтесь, пока шкура еще цела!
— Мне не в чем сознаваться. Клянусь, я ничего не знаю об убийстве и на этом буду настаивать.
— Посмотрим. Сперва все так говорят…
— Запомните, что я вам скажу, капитан Беррэдж.
— Ну, что там еще?
— Я не из породы сильных людей, — устало проговорил Деннетт. — И вы не прибавили мне сил тем, что держите меня два дня без пищи и сна. Но я не виновен; вы можете убить меня, но не сломить. Можете бить меня, истязать, я буду кричать, плакать, потому что пе выдержу физической боли. Я знаю, что такое боль, я был ранен на войне. Наверно, ваши побои не страшней шрапнели, но я боюсь их, мне трудно переносить их…
— Хорошо, что заранее понимаете, — прервал его Беррэдж. — Человеку вдвое больнее, когда он знает, что его ждет.
Если бы вы не знали, что такое «третья степень», я рассказал бы вам. Она помогает нам развязать любые языки…
— Позвольте мне сказать… Я вас не боюсь! Если человек приговорен к смерти, он уже неуязвим — ведь он знает, что это самая сильная кара нашей дикарской цивилизации. Теперь вы мне обещаете то, что для меня хуже смерти, — боль и неправду… Все равно скажу, что я о вас думаю… Начинайте же, бейте меня, ну?.. Я же вижу вас насквозь, вы для меня совсем прозрачны, капитан…
— Да, несчастная крыса, я вас сейчас для начала стукну, да не один раз! — взвыл полицейский. — Но… подожду немного…
— Благодарю вас. Тогда мне нечего беспокоиться. Сбить меня с ног нетрудно… Вы фунтов на пятьдесят тяжелее меня, и я не умею драться… Не приучен, знаете… Но помните: вы бьете невиновного, и вам это прекрасно известно!
— Что-о?.. — Деннетт поднял руку, защищаясь от удара, но удара не последовало. — Что вы этим хотите сказать, Деннетт?
— Вот что: вы хотите взять меня на испуг. Я бедный человек, у меня мало друзей, в этом городе я чужак. Я рядовой учитель в захолустном колледже; странный малый со странными привычками, вроде одиноких ночных прогулок. У меня бессонница, понимаете? Вообще я идеальный экземпляр, которому легче всего приклеить «дело», когда начальник полиции должен раскрыть преступление, чтобы спасти свое лицо…
— Хватит, Деннетт! — прогремел капитан.
— Не останавливайте меня. Вам же самому интересно знать, что мне известно. Так слушайте. Зверски убитую Эстер Хексли нашли двенадцать дней тому назад. Вы никого не задержали. Тогда через три дня «Вечерняя трибуна» напечатала статью, обвиняя вас в ротозействе и некомпетентности. Она назвала вас «Беррэджем-мясником» и заявила, что если вы не найдете убийцу, то вам лучше перейти работать на городскую бойню, где для ваших способностей открывается широкий простор. На следующий день меня арестовали… Не прерывайте меня! Вам нужно было создать «дело». И вы создали типично полицейское дело. Могу сказать точно, как вы рассуждали: «Вот убитая. Кто она? Студентка. А вот учитель, чудак со странными привычками. Девушка училась у него по классу психологии. Что-то болтали насчет того, что он беседовал с ней в кабинете с глазу на глаз… Вот-вот! С глазу на глаз, да еще, наверно, за запертой дверью! Говорят, что беседовали тихо, но девушка всхлипывала. Ого! Нет ничего проще, как убедить суд, что учитель затеял роман с хорошенькой ученицей, а когда она ему отказала — он старше ее и некрасив, — он заманил ее в лес и убил в припадке ревности». Конечно, суд не поверил бы рассказу учителя, что беседовал он со студенткой о ее большом отставании по его предмету, она плакала, обещала подтянуться и сдать, наконец, зачет. Этой правде трудно поверить, когда не хочешь ей верить. А вам нужно было состряпать «дело», и вы его состряпали. Но у вас не было никаких доказательств. И вы создали доказательство, правда слабенькое… Пригодилась моя старая шляпа… Она висела в шкафу в кабинете психологии, висела там несколько месяцев, я о ней совсем забыл. Вы уверяете, что нашли ее в лесу недалеко от места преступления. Как она туда попала? Я не знаю… А вы?