Мы все еще неловко топтались в прихожей. И мне еще предстояло осчастливить ее, хотя, судя по ее разговору, сам мой приход уже стал для нее приятным разнообразием.
– Так как я никого не убивала, – сказала она, – и не состояла в преступной любовной связи – во всяком случае, с прошлого лета, меня страшно интригует, зачем все-таки ко мне пожаловал частный детектив.
– Расследованиями убийств я не занимаюсь, – сообщил я, – во всяком случае, с тех пор как перестал быть быком, то есть полисменом. Я разыскиваю пропавших людей.
– Тогда у вас работы невпроворот.
– И для меня приятное разнообразие быть вестником хороших новостей, – продолжил я. – Мой клиент, он предпочитает остаться неизвестным, желает вручить вам некоторую сумму денег. Взамен вам ничего не надо делать. Ничего. Только зайти завтра днем в банк Шпэнглера, в три часа, и расписаться на бланке в получении наличных. Вот, в общем, и все, что мне позволено сказать вам. Ну и еще назвать сумму. Двадцать пять тысяч шиллингов.
– Двадцать пять тысяч? – Вера сняла очки, что позволило мне убедиться, насколько я был прав. Она была настоящая красавица. – Вы уверены, тут нет никакой ошибки?
– Нет, если вы – Вера Мессман, – заверил я. – Но вам, конечно, надо захватить с собой какое-то удостоверение личности в банк, подтверждающее, что вы – это вы. Банкиры куда менее доверчивы, чем детективы. – Я улыбнулся. – Особенно в банках как этот, расположенный в международной зоне.
– Послушайте, герр Гюнтер, если это шутка, то не очень смешная. Двадцать пять тысяч человеку вроде меня… Да кому угодно. Это деньги серьезные.
– Теперь, если желаете, я уже могу уйти. И вы больше никогда не увидите меня. – Я пожал плечами. – Послушайте, я могу понять, что вы разнервничались из-за того, что я вот так свалился к вам на голову. Может, и я нервничал бы, окажись на вашем месте. Так что, пожалуй, я пойду. Но только обещайте мне, что придете в банк в три. В конце концов, что вы теряете? Ничего.
Повернувшись, я взялся за ручку двери.
– Нет, пожалуйста, не уходите. – Вера направилась в гостиную. – Снимите шляпу и пальто и проходите.
Я сделал, как было велено. Я не прочь делать, что велят, если распоряжается женщина не очень строгих моральных правил. В комнате я увидел кабинетный рояль с поднятой крышкой, а на пюпитре – ноты Шуберта. Перед высоким двустворчатым окном расположилась пара синих стеганых кресел с серебряными позолоченными дельфинами, у стены манило присесть канапе, обитое цветастой тканью с золотой отделкой и с валиками-подлокотниками. Красовалась еще парочка фигурок арапчат, похоже, не страдавших от холода, и высился большой резной шкаф с головками купидонов на двери. В изобилии висели старые картины, и имелось настенное дорогое зеркало из муранского стекла: оно отразило меня, смущенно озирающегося, – неуместная тут фигура, точно слон, забредший в лавку игрушек. У подножия французских мраморных часов увлеченно читал книгу бронзовый щеголь. Как я понимаю, не детектив Агаты Кристи. В таких комнатах книги обсуждаются чаще, чем футбол, женщины сидят сдвинув колени, а по радио слушают заунывную музыку цитр. Комната сказала мне, что Вере Мессман не особо сильно нужны деньги, так же как не требуются и очки. Но она снова нацепила их и направилась к аккуратному маленькому столику с напитками под зеркалом.
– Выпьете? – предложила она. – Есть шнапс, коньяк и виски.
– Шнапс, – попросил я. – Спасибо.
– Пожалуйста. Если желаете, можете курить. Сама я не курю, но мне нравится запах табака. – Вручив мне бокал, она повела меня к синим креслам.
Я уселся, вынул трубку, оглядел ее и сунул обратно в карман. Сейчас я снова стал Берни Гюнтером, не Эриком Грузном, а Берни Гюнтер курит сигареты. Я вынул табак и принялся сворачивать самокрутку.
– Мне нравится смотреть, как мужчина делает самокрутку, – заметила она, наклоняясь на кресле вперед.
– Если б пальцы у меня не были такими холодными, я управлялся бы ловчее.
– Вы и так прекрасно справляетесь. Я тоже не прочь курнуть, когда закончите.
Я завершил работу, раскурил сигарету и протянул ей. Вера затянулась с искренним наслаждением, будто бы изысканной сигаретой. Потом протянула мне обратно. И даже не закашлялась.
– Конечно, я догадываюсь, кто это, – проговорила она. – Мой анонимный благодетель. Это Эрик, верно? – Она покачала головой. – Ладно, вам не обязательно говорить. Но я – знаю. Я случайно несколько дней назад увидела газету. Там было что-то о смерти его матери. Не требуется быть Эркюлем Пуаро, чтобы понять: он наложил руки на ее деньги и теперь желает возместить ущерб, самоуверенно считая, что такое возможно после его мерзкого поступка. И я вовсе не удивляюсь, что он послал вас, вместо того чтобы явиться ко мне самолично. Наверное, не осмеливается показаться мне на глаза из страха – чего уж там такие, как он, боятся – не знаю. – Вера, пожав плечами, глотнула из бокала. – Для сведения. Когда он бросил меня в двадцать восьмом, мне было всего восемнадцать. Ему ненамного больше, кажется. Я родила девочку, Магду.
– Да, я хотел спросить вас о дочери, – спохватился я. – Мне поручено передать и ей такую же сумму, как вам.
– Вряд ли вы сможете. Магда погибла. Ее убило во время воздушного налета в сорок четвертом. Бомба попала в ее школу.
– Сожалею, – пробормотал я.
Сбросив туфли, Вера красиво села, подобрав под себя ноги.
– Так, на всякий случай, скажу еще, что не держу на него зла. В сравнении с тем, что творилось в войну, не такое уж страшное преступление он совершил, бросив беременную девушку одну. Ведь так?
– Да, наверное.
– Но все-таки я рада, что он прислал вас. Его мне не хотелось бы видеть. Особенно теперь, когда Магда погибла. Неприятно было бы. И от него лично мне не захотелось бы брать деньги. Однако двадцать пять тысяч шиллингов… Не могу сказать, что они не пригодятся. Несмотря на то, что вы видите вокруг, сбережения у меня не очень-то большие. Мебель эта, конечно, дорогая, но она вся осталась мне от матери. И еще квартира. Все это – память о ней. Квартира тоже принадлежала ей. У нее был отменный вкус.
– Да, – вежливо согласился я, оглядываясь. – Действительно.
– Но смысла продавать что-то – никакого, – продолжала Вера. – Для такой мебели сейчас у людей нет денег. Даже янки такая не по карману. Пока – нет. Я жду, пока снова возникнет спрос. Но теперь, – Вера молча подняла бокал, предлагая за это выпить, – теперь, может, мне и не нужно будет ждать. – Она отпила еще немного. – Значит, все, что мне нужно сделать, это зайти в банк и расписаться?
– Ну да. Вам даже не нужно называть его имя.
– Совсем замечательно.
– Всего лишь войдете в дверь, я буду вас там ждать. Мы зайдем в отдельный кабинет, и я передам вам наличные. Или банковский чек, как предпочитаете? Все просто.
– Когда дело касается денег, просто никогда не бывает.
– Не стоит смотреть дареному коню в зубы. Вот вам мой совет.
– Это, герр Гюнтер, плохой совет, – возразила она. – Задумайтесь только, какие огромные счета придут от ветеринара, если лошадка хворая. А бедные глупые троянцы? Не стоит забывать, что приключилось с ними. А загляни они дареному коню греков в зубы, то увидели бы Одиссея и его дружков, спрятавшихся внутри. – Вера улыбнулась. – Вот в чем польза классического образования.
– Да, в ваших словах есть смысл, – согласился я. – Но непонятно, как вам удастся проверить зубы в данном конкретном случае.
– А все потому, что вы полицейский, который не полицейский. О, я вовсе не хочу быть грубой. Но, может быть, будь у вас несколько больше воображения, вы сумели бы придумать способ, как мне поближе приглядеться к пони, которого вы мне привели.