Лешка никогда не видел Гранта Матевосяна по прозвищу Сын, но мгновенно понял: перед ним Сын.
– Не стреляй, – сказал Сын. – Не стреляй, мы можем договориться.
Машина, подожженная спереди и сзади, пылала, и Гранту было жарко стоять между двух огней. Грант Матевосян, великий и ужасный Сын, стоял у горящей машины и пытался купить себе жизнь. Он готов был предложить сто тысяч долларов, триста тысяч долларов… миллион! Но всех денег мира не хватило бы для этой сделки.
Несовершеннолетний Алексей Малков нажал на спуск обреза. Тело Сына швырнуло внутрь салона.
После того как джип на глазах двух изумленных «колхозных» охранников вспыхнул, оба бросились бежать. Один побежал по дороге в «колхоз», а другой – это был Клоп – вдоль проволоки к озеру. Свернув на тропу, Клоп зацепился ногой за веревку, натянутую Придурком, – в тот же миг перед ним возникло что-то белое, плохо различимое в темноте и от того еще более страшное.
Клоп закричал, вскинул «моссберг» и выстрелил – тело дохлой чайки разнесло на куски, закружились белые перья.
Гроза уходила на восток, дождь заметно поредел, град прекратился вовсе, но градины успели выстелить землю белым. Полыхал барский дом. Таранов отрабатывал хозблок. Каждую секунду он ожидал нападения, но его не было… В помещениях хозблока он нашел двух насмерть перепуганных рабочих обслуги, повариху и «председателя». Согнал всех в одно помещение и запер. Он искал лабораторию, но не мог найти.
Он не знал, что уже несколько раз прошел прямо над ней.
Рванул обрезиненный, самозатягивающийся при пробоинах бензобак. Джип догорал. Сильно пахло горелым мясом, густо валил дым.
Алексей Малков сидел на противоположной стороне дороги и смотрел на горящую машину. Под его ногами валялся шприц. В сузившихся зрачках отражалось пламя. Ангелы поднимали его высоко над землей, а маленькие змеи выжирали мозг изнутри. Он взлетал (или падал?) туда, где Иришка. Туда, где маются все наркоманы, погибшие от передоза. Где каждый день – смерть до прибытия… Где умирают раненые журавли.
Он умирал. Он был счастлив… если бывает счастлив наркоман. Вокруг лежал град. Белый… белый… белый…
В коттедже тонко скулила привязанная к кровати и забытая проститутка. Ей повезло больше, чем ее товаркам, погибшим в огне.
Клоп сидел на тропе обхода в засаде. Сжимал в руках «моссберг» и дрожал от холода. Второй охранник тихонько отвязал от причала лодку и на веслах ушел от греха подальше. Он не умел плавать и боялся воды, но на берегу было страшней.
Таранов вернулся к своим пленникам, оглядел всех и безошибочно выбрал «председателя».
– Ты, – ткнул он стволом автомата в «председателя», – покажешь мне лабораторию.
– Какую лараба… лабара… – начал было «председатель», но Таранов посмотрел ему в глаза. И тогда «председатель» сказал: – Так точно. Давно пора! Весь гадюшник! К чертовой матери.
– Не рассуждай, – перебил Таранов. – Сколько там охраны?
– Там нет охраны.
– Ловушки? Сюрпризы?
– Ничего… честью офицера – ничего.
– Отлично, – сказал Таранов. – Пойдешь первым, раз честью офицера.
«Председатель» поежился, а Таранов показал стволом: веди.
В котельной под потолком горели две лампы в металлических намордниках. «Председатель» показал пальцем на бочку в углу… оказалось, что бочка бутафорская, маскирует вход в подвал, а ее верхнее «донышко» – люк. Таранов постучал по стальному, испачканному мазутом боку, и бочка загудела.
– Открывай, – приказал Таранов.
– Не могу, – ответил «председатель». – Изнутри закрыто.
– Расстреляю на месте!
– Но я не могу… честью офицера! Она запирается изнутри… в целях конспирации. – «Председатель» пошел красными пятнами.
– Бери кувалду, – сказал Таранов и кивнул на кувалду в углу.
«Председатель» принес кувалду, размахнулся и нанес первый удар. Таранов стоял в углу, контролировал «председателя», дверь и маленькое окно на уровне груди.
Кандидат наук Зайцев думал, что он сойдет с ума. Каждый удар по бочке отзывался чудовищной волной звука. Звук усиливался двухсотлитровой бочкой, обрушивался сверху – бам-м-м! бам-м-м! бам-м-м! Каждый удар забивал в череп кандидата наук гвоздь, травмировал уши, заставлял вибрировать каждый нерв. Бам-м-м!
Когда началась стрельба, Зайцев сделал самое глупое, что мог сделать, – спрятался в лаборатории. Там, думал он, не найдут, там можно отсидеться. Нашли! И отсидеться стало уже невозможно… Бам-м-м! – обрушился сверху очередной удар, и Зайцев решил, что лучше открыть, лучше сдаться.
Он встал под бочку и закричал:
– Открою. Сейчас открою. Подождите.
Его не услышали, и кувалда продолжала раз за разом падать на стальную крышку. Зайцев в отчаянии полез по металлической лестнице наверх. «Председатель» нанес очередной – пятнадцатый или двадцатый удар – сварной шов задвижки лопнул, и крышка открылась внутрь. Кувалда, не встречая больше преграды, выскользнула из рук «председателя» и ухнула вниз. Пятикилограммовая железяка попала химику-медику в плечо, раздробила кости. Он закричал, упал, обливаясь кровью, на бетонный пол… Теперь звук, усиленный бочкой, шел снизу вверх.
Таранов, продолжая держать на прицеле дверь, подошел и заглянул в бочку. Он увидел уходящую вниз лестницу, бетонный пол и человека на полу. Человек кричал, и в его крике можно было разобрать: помогите.
– Помоги ему, – сказал Таранов, обращаясь к «председателю».
– К-кто – я?
– Нет, папа Карло. Пошел вниз!
– Но я не умею… я не врач.
– Пошел вниз! – ствол уперся в бок. «Председатель» неловко перелез борт бочки и полез вниз.
– Помогите! – неразборчиво орал кандидат. Лампы в железных намордниках сочились желтым светом отравы… и маленькие змеи выжирали мозг изнутри.
«Председатель» спустился и закричал, задирая голову:
– Что мне теперь делать?
– Каяться, – ответил Таранов, чиркнул зажигалкой и поджег фитиль последней «гранаты». Бутылка, выпущенная из руки, полетела вниз. Через секунду из бочки вырвался язык пламени. Прихрамывая, Таранов вышел из котельной. А тонкий язык пламени превратился в ревущий столб. Он вырывался из жерла бочки, как из сопла ракеты, – в лаборатории горели реактивы.