Таранов довольно долго рассматривал убийцу Славки в бинокль. Он видел уверенное, волевое лицо опера, рыжие усишки под перебитым боксерским носом… Ненависть жгла Таранова, но он продолжал сидеть в «Ниве», разглядывая убийцу Славки издалека. Он покалывал остро отточенным стилетом подушечку большого пальца и ждал. Он и сам не знал, чего ждет…
Когда Коломенцев взялся за телефон, Таранов понял: пора. Пока подвести окончательный итог. Он отложил в сторону бинокль, сунул стилет в правый рукав и вышел из «Нивы». Двери запирать не стал.
Таранов поднялся на платформу и вытащил из кармана сотовый телефон Палача. Быстро набрал номер трубы Коломенцева…
В кармане Коломенцева запищала труба. Капитан поднес ее к уху.
– Виктор Палыч? – произнес незнакомый голос.
– Да, – отрывисто ответил Коломенцев, – слушаю.
– Зачем ты убил Славку? – произнес голос.
– Кто говорит? – внешне спокойно спросил опер. Он не был ни трусом, ни паникером.
– Кто говорит? – отозвался Коломенцев, и Таранов ответил:
– Славка был моим другом.
Их разделяло метров двести пустого перрона. Горели несколько фонарей, ветер катил по перрону пустую банку из-под пива. Жестяные шляпы фонарей покачивались, раскачивали тени.
– Какой Славка? – презрительно произнес Коломенцев. – Ты кому звонишь, пьянь?
– Ты отлично меня понял, капитан, – сказал Таранов. – Ты убил Вячеслава Германовича Мордвинова. Ты убил Славку руками своего агента Алекса.
Коломенцев остановился и даже посмотрел по сторонам. То, что он сейчас услышал, было серьезно. Очень серьезно.
Он не был ни трусом, ни паникером, но последние слова прожгли его насквозь. Он зачем-то огляделся по сторонам – на перроне было пусто… только фраерок какой-то в светлом костюме шел ему навстречу, трепался по телефону и размахивал рукой. Их разделяло метров сто пятьдесят.
– Какой агент? – сказал Коломенцев после паузы. – Какой Алекс?
– Гена Сухарев. Наркоман и убийца. Ты забыл, что вложил ему в руки кортик и приказал убить Вячеслава Мордвинова?
– Ты кто?
– Я уже говорил: я друг Славки.
– Что ты хочешь, друг хуев? Ты знаешь, кому ты звонишь?
– Еще бы. Я долго к тебе шел, Викт. Пал. И все же пришел.
– Ну-ну, – нервно произнес Коломенцев. – Я уже завтра вычислю тебя, сучонок, и надену на шампур.
Невидимый собеседник (Видимый! Видимый! Он в сотне метров от тебя, капитан!) нехорошо засмеялся и сказал:
– Нет, капитан, сегодня. Мы встретимся с тобой уже сегодня.
– Угрожаешь, сука?!
– Ставлю в известность. Кстати, час назад я убил Алекса.
– Какого, на хер, Алекса? – зло сказал Коломенцев… Ему стало страшно. Ему никогда еще не было так страшно. Даже когда однажды на него бросился с топором в руках обкуренный налетчик… Он, капитан Коломенцев, был волевой мужик и умел держать удар. Но сейчас он был откровенно растерян. Он ощущал близкую опасность, но не видел ее… Он ощущал смертельную опасность, но не мог понять, откуда она исходит.
– Скоро я убью тебя, – произнесла трубка. – Очень скоро.
Страх был острый, иррациональный… Такой, какой бывает только в детстве, когда ты остаешься один в темной комнате и в каждом углу прячутся мертвецы из страшных сказок. Непроизвольно Коломенцев снова оглянулся, но сзади никого не было. А спереди приближался мужик с телефоном в руке… Возьми себя в руки, приказал сам себе капитан Виктор Коломенцев. Возьми себя в руки, не психуй, ты опер, а не баба. Это всего лишь запугивание, игра на нервах. Только хер вы меня запугаете, суки. Я сам до вас доберусь. Порву. Изувечу, блядь, и опущу в камеру. В петушатник.
Коломенцев стиснул телефон в руке и сказал:
– Ты, гнида, слушай меня: я тебя найду и выбью зубы. А потом загоню в петушатник. До встречи, пидор.
Не дожидаясь ответа, он оборвал разговор и сунул телефон в карман… душный, похабный страх слегка развеялся.
Их разделяло метров сорок. Раскачивалась шляпа фонаря, и тень Коломенцева то укорачивалась, то вытягивалась, неумолимо приближаясь. Таранов «продолжал разговор». Если бы он прекратил разговор одновременно с Коломенцевым, это могло бы показаться убийце Славки странным, могло подтолкнуть к мысли, что именно незнакомец с телефоном только что разговаривал с ним – капитаном Коломенцевым.
Таранов «продолжал разговор», жестикулировал правой рукой со спрятанным в рукаве стилетом… «Я могу выписать вам справочку, что этот стилет не является холодным оружием», – сказал продавец в магазине… Не является, говоришь? Возможно, возможно… Но в руках диверсанта все является оружием: отвертка, монета, сигарета, шнурок. А уж любая заточенная железяка – само собой. Таранов довел стилет до бритвенной остроты в гараже Славки. Там же опробовал его на старой, лысой покрышке. Потом он обработал полированную рукоятку грубой шкуркой – пластик потерял свой глянцево-сувенирный вид, стал шершавым, нескользящим и совершенно бесперспективным для дактилоскопирования.
… До Коломенцева осталось двадцать метров…
Простите. Простите меня все – Славка, Иришка, Лешка. Я не смог защитить вас. Я не смог вас спасти. То, что я сделаю через несколько секунд, не может ничего изменить. Но, может быть, вам станет чуточку легче от знания, что за вас отомстили… Прости меня, Славка. Я знаю, что ты не одобрил бы моих методов. Ты иногда шутя называл меня головорезом. Ты даже не подозревал, насколько ты прав. Если бы я рассказал тебе всю правду о моей службе… Ты бы ужаснулся. Ты бы ужаснулся, если бы узнал половину правды… десятую долю правды. Нормальному человеку трудно понять, в чем суть этой службы. Нормальному человеку невозможно представить себе этой тайной, кровавой и неблагодарной войны… Но пока по земле бродят монстры, как бы они ни назывались и ни выглядели, нужны и охотники на монстров. Я головорез, охотник на монстров. Я палач с точки зрения нормального человека. Но я точно знаю, что перевоспитать монстров – Палачей, Сыновей, Сухарей и прочих – нельзя. Их можно только уничтожить или посадить в клетку. Но почему-то никто не торопится сажать их в клетки. И они продолжают безнаказанно убивать… убивать… убивать.