Глава четвертая
СВЯТОЕ ДЕЛО МЕСТИ
В результате расстрела «Интриги» трое рядовых быков и Соловей погибли на месте. Жбан выжил, но, вероятно, навсегда останется инвалидом, прикованным к коляске: ноги парализовало. И только Лорд отделался ранением в плечо да несильными порезами лица от упавшей люстры. В больнице возле палаты Лорда был выставлен милицейский пост. Кроме того, на отделение хирургии поступили двое «больных». «Больные» день и ночь просиживали рядом с милиционером возле палаты… вполне мирно уживались.
Раненого гражданина Чачуа посетил следак из РУБОПа и прокурорский. Лорд с ними разговаривал вежливо, но на конкретные вопросы ничего не отвечал.
– Ты же мою биографию знаешь, Николай Иваныч? – спросил он важняка.
– Знаю, – согласился важняк. – Биография у тебя серьезная, Гиви.
– Зачем тогда спрашиваешь? Я по закону живу. Я с тобой свои проблемы обсуждать не могу… Хочешь, о бабах потолкуем?
– Ну гляди, Гиви, тебе жить. Не думаешь, что Сын делото доведет до конца? Расстреляют к черту. Или взорвут.
– Значит, судьба… Только вот никакого Сына я не знаю. Извини.
Оба следака получили от «потерпевшего Чачуа» показания о том, что врагов у него нет. Кто мог организовать и осуществить покушение в «Интриге», он, Чачуа, понятия не имеет. «С моих слов записано верно. Дата. Подпись».
Все отлично понимали: «продолжение следует». Знать бы – каким оно будет?
Сотрудники РУБОПа встретились и с заместителем генерального директора АОЗТ «Север-сервис» Грантом Матевосяном. Поговорили без протокола. Сын держался достойно, спокойно, шутил. В разговоре один из оперативников раздосадованно сказал:
– Дело, конечно, ваше, Грант Витальевич. Вот только есть у жуликов одна интересная поговорка… не слыхали?
– Не знаю, может, и слыхал. А что за поговорка?
– Простая, Грант Витальевич, немудреная: за беспредел вчетверо платят.
После истории с «Интригой» авторитет Сына резко поднялся. До этого случая он был в прямом смысле «сыном Папы». Не более… И даже после смерти Матевосяна-старшего он был всего лишь Сынком.
А вот после «Интриги» он стал Сыном. До авторитета Папы ему было далеко… Папа – это Папа. И сравнивать нечего.
…Свой первый срок Виталий Матевосян получил в шестнадцать лет. В известной степени по глупости и случайно. Шел 62-й год, страна уже оправилась от военных ран, уже поднимались кварталы железобетонных коробок. Им искренне радовались. Уже светились в новых квартирах крошечные экраны «КВНов» с линзами, а с экранов улыбались ошеломленному человечеству Гагарин и Титов, Николаев и Попович… В кинотеатрах шел «Человек-амфибия». Была Великая Эпоха! Эпоха советского романтизма.
Шестнадцатилетний Виталий Матевосян тоже был романтиком. Он верил в построение коммунизма, в то, что «и на Марсе будут яблони цвести». Беда пришла так, как она любит приходить больше всего, – внезапно. Вначале она даже не выглядела бедой, она прикинулась столкновением на танцплощадке. Это было в тот день, когда Валерий Брумель победил планку на высоте «два двадцать семь» – 29 сентября шестьдесят второго года. На танцах в клубе комбината «Красный маяк» появились дружинники. Не очень трезвые, но исполненные решимости что-нибудь пресечь. «Пресекли» они молодого Виталия Матевосяна, у которого галстук был «вызывающе ярким». Слово за слово… ну, дальше все понятно. Полная глупость, конечно… И суд вполне мог бы оставить пацана на свободе. Но в апреле шестьдесят второго года вышел указ «Об усилении ответственности за посягательство на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции и народных дружинников».
Вот этот-то чертов указ да доставшийся от отца независимый характер и определили дальнейшую судьбу Виталия Матевосяна. В первый раз он получил три года. «Всего» три года… Из зоны Виталий вернулся озлобленный и лишенный каких бы то ни было иллюзий. И с несмываемым клеймом судимости.
Безжалостная и бездумная советская пенитенциарная система не могла никого перевоспитать. По крайней мере, в лучшую сторону. Она могла либо сломать, либо ожесточить.
Виталий ожесточился. Уже через три месяца после выхода на волю он пошел воровать в компании новых друзей. Тех, с кем познакомился в зоне. Он, как и отец, был смел и удачлив, быстро заработал авторитет. Садился еще дважды: за кражи и грабежи. К восемьдесят восьмому году, когда Виталий вышел после очередной отсидки, он был уже Папа. Папе было сорок два, у него подрастал одиннадцатилетний сын – Грант.
За те четверть века, что прошли с рекордного прыжка Брумеля и драки в клубе «Красного маяка», Советский Союз изменился неузнаваемо. Из верящего в коммунизм романтика он превратился в прожженного циника, спекулянта и вора. Очень похожая метаморфоза произошла с Виталием Матевосяном.
Папа понял, что настали новые времена. И брать деньги можно по-другому. Почти не рискуя, избегая прямого конфликта с законом. Для начала он обложил «налогом» спекулянтов спиртным, которые промышляли возле универсама на проспекте Науки. Свое «право» ему пришлось доказывать с ножом в руке. Ему противостояла команда спортсменов. Ребята все молодые, жесткие и жестокие. Любой из них мог бы справиться с Матевосяном без проблем и в одиночку… Даже стаей они не смогли этого сделать, столкнувшись с железной волей Папы. Рядом с ним спортсмены выглядели так же, как сильные и тренированные городские псы рядом с матерым волком… они сломались и «легли под Папу».
К двухтысячному году Папа легально владел одной-единственной фирмой «Север-сервис» и – нелегально – контролировал немалый кусок Гражданки. Трижды его пытались убить. Но – Бог миловал, Папа отделался легким ранением и контузией. В августе двухтысячного года он «получал» с полутора сотен «точек»: с крупных оптово-розничных рынков и крошечных – на один бокс – автомастерских, с бензоколонок и залов игровых автоматов. С гостиниц, саун, массажных кабинетов и уличных сутенеров. С торговли пивом, кассетами, шмотками, паленой водкой, голосами избирателей, крадеными машинами, цветами, лекарствами, печатной продукцией и, разумеется, наркотиками.