-- Нельзя, -- ответил пассажир. -- Не могу. Восемнадцатого должен быть в Самаре, а двадцать седьмого, не позднее, в Киеве. Остановлюсь в "Купеческой".
-- Где?
-- В Самаре. Пробуду четыре дня. Постой, где моя трость? Ты не видел?
Он искал глазами, не нашел, засуетился.
-- Верно, в вагоне, -- предположил Сергей Иванович.
-- Пойду, посмотрю. Нет, кажется, я с собой взял.
Он ушел, пыхтя взобравшись в вагон. Сергей Иванович с ноющей тоской увидел, что стрелка вокзальных холодных часов подвинулась. Он подумал, что еще столько надо рассказать, а времени мало. Прошли три минуты, прежде, чем показался сибиряк. Он размахивал перед собой большой желтой тростью с гнутым серебряным набалдашником.
-- Есть! За диван завалилась. Хорошая палка. Угадай, сколько стоит?
-- Не знаю, -- сказал Сергей Иванович и перешел к другой теме. -- Сколько лет не виделись с тобою? Господи!
-- Восемь рублей! -- воскликнул, торжествуя, приятель. -- Мне ее Симонский подарил, мировой судья! Хороший человек. Как в винт играет! Подарил, ей Богу. А за что подарил, -- спроси?
-- За что? -- уныло повторил тот.
Толстяк сделал хитрое лицо, засмеялся и ответил:
-- Было дело под Полтавой. Как-нибудь расскажу в другой раз. Вот в винт-то играет. Гений! Симонский. Приятели с ним, как же!
-- А у меня, брат... -- начал, потупясь, Сергей Иванович и хотел рассказать о жене, о своей жизни, о своих мыслях.
-- Ты в винт не играешь? -- перебил друг. -- Напрасно. У нас все играют -- нельзя. Да я неважно играю, -- вздохнул он. -- Не выпить ли нам кофейку или чаю? Эй, миляга, -- обратился он к мимо проходившему кондуктору, -- кофейку успеем выпить?
-- Успеете. Еще восемь минут осталось, -- ответил кондуктор, взяв под козырек.
-- Мы с ним подружились! -- зашептал сибирский путешественник. -- Хор-роший человек. Вообрази: вчера ему говорю: "Откуда хочешь, щей достань!
Люблю свежие щи. И что бы думал? Достал таки на какой-то станции. Поел щей -- с удовольствием, скажу тебе. Потом закусил котлеточкой. Ничего себе котлеточка. Говорят: не следует есть на вокзалах рубленого мяса. А по-моему -- предрассудок. Что такое? Почему не следует? Нет, неправильно это. А ты что такой кислый? Здоров?
Сергей Иванович однотонно ответил:
-- Здоров. А вообще я...
-- Вообще... -- рассеянно повторил тот. -- Нет, я думаю, не успеем выпить. Ну, да я на следующей станции выпью. Носильщик! -- рявкнул он на всю платформу так, что три заморенных невыспавшихся носильщика вздрогнули и испуганно уставились на толстого господина. -- Носильщик! Сколько времени стоим на следующей станции?
-- Не могу знать, -- отозвался носильщик.
-- Ну и болван, -- ответил сибиряк -- У кондуктора узнаю, -- успокоил он своего друга, -- тот все устроит. Мы с ним подружились, ей Богу. Расторопный малый.
Прогудел первый звонок. Сергей Иванович уныло слушал болтовню друга и думал свое.
-- Маленький вокзал, -- начал толстяк. -- Положим, не узловая станция. А буфет хороший?
-- Хороший, -- сказал наугад Сергей Иванович, и у него защемило в сердце.
-- Вот где хороший буфет -- у нас. Ей Богу. Иногда просто зайдешь на вокзал перекусить. И недорого.
-- Недорого? -- повторил тот, и его охватила темная, глухая злоба.
-- Я тебе скажу: рыба жареная -- шестьдесят, мясное с гарниром -- полтинник, закуска...
Он не докончил; прозвучал второй звонок. Проезжий вынул часы и, посмотрев, сказал:
-- Однако! Ну, прощай. Спасибо.
Он полез целоваться, спокойно обтер губы и, пыхтя, взобрался на площадку вагона:
-- Скоро увидимся, -- проговорил он. -- Буду назад проезжать, дам телеграмму. Кланяйся жене и так дальше. Ты ведь женат? -- осведомился он, глядя сверху вниз на друга.
-- Женат.
-- Нынче все женаты. Особенно из холостых. Жаль все-таки, кофейку не выпили. Успели бы!
-- Да, -- сказал Сергей Иванович и посмотрел на паровоз.
-- Да, -- повторил проезжий и, высунув жирную голову, похожую на тыкву, тоже посмотрел вперед.
Но поезд после свистка все еще не трогался. Было мучительно стоять на холоду с усилившейся головной болью и ждать, чтобы уехал друг. Наконец, тихо запели колеса, покатились, вагоны пошли быстрее.
-- Пятнадцать лет не виделись, -- крикнул проезжий и снял большую шляпу.
Сергей Иванович тоже поклонился, сделал улыбку и, повернувшись, ушел с вокзала, уже не оглядываясь.
Он возвращался по тем же знакомым, серым, узким, грязным улицам. То же небо, те же люди. Ничего не случилось. Но теперь он узнал, что несчастен, что раз-бита его жизнь, что не будет впереди светлого и что во всем мире, во всей вселенной он одинок, одинок, одинок, ни откуда не ждать ему ни помощи, ни участия...
1912 г.
----------------------------------------------------