— Ну, разумеется. Помогу, чем смогу.
— Я подумал, мы с вами вот как поступим: я выпишу вам чек, скажем, на семьсот пятьдесят долларов, а когда ваш счет за услуги превысит эту сумму, я пошлю новый, — объявил он, подходя к делу как настоящий профессионал.
Я изумленно заморгал и украдкой ущипнул себя за ногу, проверяя, не сплю ли. Или он думает, что имеет дело с адвокатом? Я отродясь не слыхивал, чтобы скотовод строил свои отношения с ветеринаром таким образом, — ну, если не считать этих пижонских ветврачей в белых комбинезончиках далеко на севере. Однако я нимало не усомнился в том, что приспособиться к новой системе мне ни малейшего труда не составит. А что, пожалуй, эти скотоводы-любители не так уж и плохи!
— Конечно, Джон, как скажете. Мой бухгалтер как раз реорганизует нашу документацию, чтобы облегчить жизнь клиентам, предпочитающим систему ежемесячных предварительных гонораров, — согласился я, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. При этом я чуть не подавился куском вырезки. Я сам не верил, что выдал такое, однако мысленно поздравлял себя за находчивость. Джан, будь она здесь, непременно подавилась бы. Ну, а что вы хотите, бухгалтер-то она!
— Джон, у меня есть к вам вопрос-другой. Если вы большую часть времени проводите в городе, кто станет приглядывать за стадом? — Вот теперь во мне пробудился обслуживающий ветеринар.
— Я нанял в управляющие на полставки одного человека по имени Джеймс, и еще двух подручных помоложе, их зовут «Буббахед» и «Теннесси». Кто-то из них или все трое будут ежедневно навещать стадо. Джеймс — скотник с большим стажем, а Буббахед силен как бык и готов вкалывать, не покладая рук, лишь бы изучить племенное животноводство. От Теннесси, кажется, пользы немного: пусть себе ворота открывает да тяжести ворочает; уж больно он рассеян. На этой неделе они там ограду ставят; от души надеюсь, что справятся.
Я удивился про себя: и зачем это для присмотра за несколькими коровами требуется трое здоровых парней? Впрочем, подумал я, там еще с оградой возни не оберешься, плюс надо расчистить еще земли под пастбище, плюс сено заготавливать… Тут мне, в силу ряда причин, в голову закралась мысль о том, что трое работников, предоставленные сами себе, непременно станут «сачковать», а то и горячительным напиткам воздадут должное. Возможно, идея эта родилась не на пустом месте: в прошлом я уже наблюдал нечто подобное.
Спустя месяц Джон попросил меня наведаться на ферму и осмотреть первую партию скота. Мистер Харлоу регулярно использовал свой денежный взнос, названивая мне, чтобы проконсультироваться по тому или иному вопросу, иногда — по несколько раз на дню. Он жадно поглощал сельскохозяйственные журналы и всяческую дополнительную литературу, и все схватывал на лету.
Я свернул с шоссе на проселочную дорогу, — и глазам моим открылось огромное холмистое поле зеленого клевера и свинороя, обнесенное самой что ни на есть современной электроизгородью. Несколько сосновых рощиц не только радовали глаз с эстетической точки зрения, но и обеспечивали коровам тень в жаркие летние дни. Еще дальше, у подножия холма, петлял ручеек, по берегам которого росли амбровые деревья, дубы и другие тенистые представители древесного царства. Работая с землевладельцами, я проникался все большим и большим почтением к земле и всем ее порождениям.
Однако, очень скоро я вернулся к ветеринарной прозе жизни: на вершине холма показалось что-то вроде загона. Подъехав ближе, я убедился, что развалюха эта — лишь бледная тень некогда качественного животноводческого строения, и лет ей все пятьдесят, а то и больше. Джон поджидал меня там в своем новехоньком, белом, импортном спортивном автомобильчике. Как я и подозревал, на руках его красовались экзотического вида перчатки.
— А где же коровы? — спросил я, оглядываясь по сторонам.
— На пастбище у ручья, — отвечал он. — Ну же, запрыгивайте!
И вот мы уже несемся вниз по склону холма через поле на головокружительной скорости, причем водитель даже не задумывается о пнях или оставшихся после выкорчевки просевших ямах, что наверняка таятся среди густой травы. Намертво вцепившись в приборную доску и дверную ручку, я подскакивал на сиденье, гадая про себя, не приходило ли в голову какому-нибудь профессору-французу исследовать возможную связь между приверженностью к дорогим водительским перчаткам и психической неустойчивостью водителя. Но вот мы, благополучно избежав серьезных травм, вскорости притормозили у того места, где трое работников при помощи старенького пикапа протягивали между двумя столбами колючую проволоку.
Джон, похоже, не заметил, что в кузове грузовика высится гора двенадцатиунциевых алюминиевых баночек, равно как и того, что столбы вкопаны в землю не то чтобы под прямым углом. Но я готов был поклясться, что именно содержимое пресловутых баночек отразилось на качестве ограды.
— А вот и Джеймс, Буббахед и Теннесси. Если они вдруг вам позвонят, вы уж выручите их, пожалуйста.
Спустя несколько минут мы спустились к ручью. Коровы в большинстве своем спасались от жары, зайдя поглубже в воду. Они равнодушно глядели на нас, умиротворенно пережевывая жвачку и то и дело проверяя, на месте ли их отпрыски. Время от времени какой-нибудь теленок решал поупражнять неокрепший голос; и сей же миг ему эхом вторило мычание более взрослое. Передо мной были отменные коровы ангусской породы, и все — с телятами от четырех до шести месяцев от роду. Открыв огромную тетрадь в кожаной обложке, Джон зачитал родословную каждого животного.
— А эта, часом, не беременна? — полюбопытствовал он, указывая на одну особенно ладную корову.
— Ну, по фигуре это пока что незаметно, — усмехнулся я.
— А мне казалось, давеча на собрании вы уверяли, что можете с точностью определить беременность уже на тридцать пятый день, — протянул он чуть разочарованно.
— Это правда; но только животное надо пропустить через раскол, чтобы я мог исследовать репродуктивный тракт, — отвечал я. — Простите, если ввел вас в заблуждение.
— А, понятно. Значит, прямо здесь, в поле это невозможно?
Я попытался как можно дипломатичнее объяснить Джону, что животное необходимо должным образом зафиксировать, — ради безопасности как самой коровы, так и врача, с нею работающего. И пообещал прислать подробные чертежи загона.
Недели две спустя Джон позвонил и сообщил, что телка номер 39-А захромала на правую заднюю ногу и что Джеймс с подручными встретят меня на пастбище. Я попросил, чтобы к моему приезду животное отловили, отлично понимая, что это — мечта из разряда несбыточных.
Позже в тот же день, сворачивая в ворота, я обнаружил, что пикап для натягивания проволоки стоит посреди пастбища, а все трое работников сидят внутри. Один из них открыл переднюю дверь и замахал мне рукой: дескать, сюда!
Я нажал на педаль газа. В это самое мгновение из окна пикапа вылетела, вертясь на лету, двенадцатиунциевая алюминиевая баночка. Из отверстия в верхней ее части во все стороны брызнула пена. Жестянка приземлилась в нескольких футах от моей машины, и я разглядел на глянцевом боку крупные буквы: «Милуоки». Я сразу понял: скучать мне не придется.
— Где телка? — спросил я.
Сей же миг, как я и ожидал, все трое пассажиров как по команде ухмыльнулись и указали в трех разных направлениях. Теннесси икнул, затем громко рыгнул, явно рассчитав так, чтобы оба непристойных звука отделялись друг от друга долей секунды, не больше. После чего самодовольно хихикнул, как человек, которому есть чем гордиться.
— Док, мы тут с ног сбились, бегая за этой идиоткой, да только ее фиг поймаешь. Мы подумали, вы ее заарканите вон в той рощице, — объявил Джеймс, причем почти внятно.
— Ага, вы уж ее заарканьте, а я оттащу, кудыть надо! — подхватил Буббахед, ухмыляясь от уха до уха и бодро кивая. Он изрядно вспотел — и «аромат», распространяемый вокруг него, приятным не назвал бы никто.
— Буббахед, эта телочка — наполовину браманка и весит по меньшей мере четыреста фунтов, — предостерег Джеймс. — Тебе с ней не справиться.