Меня всегда изумляло, как он умудряется издалека распознать шум моего пикапа, когда я возвращаюсь домой поздно ночью. Кот обычно встречал меня на подъездной дорожке. Единственный здоровый глаз его отражал свет фар, точно в зеркале. Верностью и преданностью Сглаз потягался бы с хорошей собакой.
Сглаз прожил с нами двадцать два года, прежде чем организм его окончательно износился. Мускулы на ногах постепенно атрофировались до такой степени, что остались лишь кожа да кости. Зубы сточились до десен, и каждая трапеза становилась такой непростой задачей, что зверь наш целиком и полностью перешел на пюре. Час его близился, и все мы это знали.
Мы похоронили его на заднем дворе, а в изголовье поставили большой камень. Молодчага он был, что и говорить! Все мы усвоили немало ценных уроков благодаря дружищу Сглазу, — вот так же я много лет назад немало всего перенял у одного старого мула. Верность, постоянство, упорство, сила воли, — и много чего другого… Возможно, мы не всегда готовы это признать, однако мы вполне можем учиться у братьев наших меньших — и учимся вовсю!
Работа с представителями животного царства постоянно предоставляет ветеринару возможность наблюдать жизнь и смерть совсем близко, с изрядной степенью личной вовлеченности. Иногда, принимая трудные роды, мы радуемся и ликуем вместе с владельцем животного, когда новорожденный теленок делает первый вдох. А позже изумленно наблюдаем, как он встает на ножки, принимается сосать маму, а та гордо вылизывает отпрыска шершавым языком. А час спустя, возможно, гуманности ради усыпляем старого пса и как можем, утешаем и поддерживаем опечаленных хозяев. Скажем, на ферме у Кларка скоропостижная смерть настигла коров, а тощенький котенок на грани гибели был спасен и прожил до глубокой старости. Наблюдая Природу за работой и время от времени вмешиваясь в происходящее и по возможности помогая ей, кто бы из нас не научился смирению!
12
— И как это такая крошечная собачка умудряется выжить с этакой гнусностью в горле? — говорил я себе, разглядывая огромную воспаленную левую миндалину. — Неудивительно, что песика так часто привозят в клинику с самыми разными заболеваниями. — Чаще всего — если бедняге случится раскашляться, или подавиться, или елозить по полу на заду из-за закупорки анальных желез.
Пациентом моим был чихуахуа по кличке Задира, — хворый и хилый, как вся их порода, — его мамочка то и дело носилась из дома в клинику и обратно, аж дорога горела под колесами. Едва ли не каждую неделю она привозила песика для лечения от «синдрома «закашлялся-подавился»". А теперь я решил раз и навсегда покончить с этой проблемой, удалив больные миндалины.
Сегодня тонзиллэктомия, — то есть удаление миндалин, — в глазах многих врачей-терапевтов пользуется дурной славой как «неоправданное хирургическое вмешательство». Точно так же и ветеринары, пользующие мелких животных, похоже, прибегают к этой операции уже не так часто, как три десятилетия назад. А в те времена я обнаружил, что, удалив воспаленные миндалины у Задиры, я существенно упростил жизнь его владельцу, равно как и недужному чихуахуа. Так, например, на заре моей карьеры одним из самых частых моих пациентов в графстве Чокто был «Тигрик» Тун из Пикаюна, визиты которого немногим отличались от вооруженного конфликта. Однако после того, как я удалил ему миндалины, песик больше не хворал, а я стал смотреть на жизнь куда более оптимистично.
Вообще-то тонзиллэктомия — не из тех операций, что доставляют мне удовольствие, поскольку такие пациенты неизменно миниатюрны, неуправляемы, хворы и непомерно избалованы. Проанестезировать маленькую собачку — уже испытание не из легких, ведь такие терпеть не могут, когда кто-то пытается заглянуть им в пасть или всадить иголку в извивающийся зад. Когда же пациент уснул, сама операция не то чтобы сложна, вот только работать приходится в очень узкой ротовой полости, да из пасти разит невыносимо, в силу несоблюдения зубной гигиены. Что до осложнений, больше всего я опасался кровотечения в месте удаления миндалины, и со всем тщанием останавливал кровь. А что до уз нежной привязанности, так их мамочки носились со своими лапушками-песиками больше, чем с детьми, будь у них таковые, и день проведения процедуры сулил мне почти столько же нервотрепки, сколько им. Пока шла операция, одни мамули дожидались в приемной, нетерпеливо расхаживая взад-вперед, заламывая руки и всхлипывая, пока я, себя не жалея, надрывался над их обожаемым пациентом. Другие предпочитали метаться туда-сюда, заламывать руки и рыдать дома, однако держались в курсе событий, названивая в клинику с десяти-двадцатиминутными интервалами и требуя свежих бюллетеней о самочувствии своего ненаглядного любимца. Поставьте перед нашей системой удаления миндалин и своевременного информирования семьи задачу прооперировать президента Соединенных Штатов, и мы бы справились играючи. Разумеется, закончив операцию, я мог уехать по вызову на какую-нибудь ферму и заняться не в пример более безопасным делом, скажем, вакцинацией огромного стада дикого скота, поручив семью либо Джан, либо миссис Ли, нашей приходящей по пятницам регистраторше, однако меня слегка мучила совесть: с какой стати им принимать на себя лавину тысячи вопросов и добывать бумажные салфеточки для рыдающих хозяек? Что до общения с клиентом в состоянии стресса, тут Джан не имеет себе равных: она искренна, обходительна, умеет успокоить и утешить изнывающего от тревоги страдальца, да так, что мне остается только восхищаться да завидовать. Однако когда это тяжкое для всех заинтересованных лиц испытание подходит к концу, конечный результат — здоровое животное, — с лихвой оправдывает все муки.
Я засунул в раскрытую пасть спящего чихуахуа все пальцы, сколько влезли, пытаясь сперва разглядеть, а затем и поддеть оставшуюся, явно больную миндалину, — и тут краем глаза заметил, что к окну операционной медленно подъехал пикап вроде моего, увеличил число оборотов и неспешно, дюйм за дюймом, подался вперед, пока не уперся бампером в бетонную стену клиники. Водитель нажал на гудок — и не отпускал кнопки секунд пять.
— Кого еще черт принес? — взревел я, останавливаясь на полпути, — а ведь я уже почти захватил миндалину! — дабы изничтожить ледяным взглядом того типа, что, кажется, задался целью сравнять мою клинику с землей. Некоторым людям на чужую собственность просто плевать.
— А, да это всего лишь Хэппи Дюпри, — сообщила миссис Ли. Была пятница, и Джан исполняла свои гражданские обязанности, — а может, наслаждалась нечастой возможностью сыграть с друзьями в бридж. Выпендривается, как всегда. Вы же знаете, этот дурень немножко того.
Когда житель Глубокого Юга объявляет, что некто «немножко того», это может означать, что у человека крыша самую малость с места стронулась — или что он целиком и полностью находится на иждивении других. Но чаще всего имеется в виду, что человек вроде как дурака валяет, — этакий фигляр, шут гороховый, постоянно выкидывает что-нибудь несусветное, вроде как врезается на грузовичке в дом кого-нибудь из друзей. Хэппи Дюпри и впрямь был шутник не приведи Господи!
Я погрозил ему через окно кулаком с зажатыми в нем щипцами. А тот, как ни в чем не бывало, вылез себе из машины и прошаркал к двери. Я благополучно обхватил щипцами вторую миндалину — и отсек больной орган. Из приемной доносилось светское щебетание и утрированно-возмущенные протесты по поводу последнего ветеринарного счета: это Хэппи выписывал чек на б(льшую часть искомой суммы. Хэппи отличался прескверной привычкой платить по счетам «частично, помаленьку», и никогда — полностью. Я ожидал, что он вот-вот с топотом ворвется в операционную — и тогда дружеской перепалки не миновать. Предчувствия меня не обманули. В конце концов, Лорен, Клатис, Гарри Мур и прочие мои друзья поступали ровно так же, — пока строилось здание, они не скупились на бесплатные «консультации», и теперь считали клинику в некотором роде своей собственностью. И, вопреки всему, что я твердил им насчет бесцеремонных вторжений, я всей душой радовался, что соседи заглядывают ко мне сказать «привет» и полюбопытствовать, как дела.