— Может быть, — губы Малфоя расползлись в ухмылке, словно он абсолютно не умел считывать чужой сарказм.
Гермиона закатила глаза. Её раздражали его изучающий взгляд, этот снисходительный тон и такое выражение лица, словно перед ним лежала побитая бездомная собачонка…
И наконец Гермиону осенило.
— Слушай, прекрати на меня смотреть так, будто я интереснейший объект для твоего психологического исследования! Меня не прельщает идея попасть в твой медицинский дневник, и последнее, чего я желаю, — это выворачивать душу наизнанку или обсуждать моих родителей с тем, кто всё детство унижал и ненавидел меня, ясно?!
— Я не… — растерялся Малфой.
— Чудесно! — перебила Гермиона. — Давай на этом и разойдёмся?
— Гермиона!
— Пока, Малфой.
Наглец. Скользкий, отвратительный змей.
Гермиона зашагала прочь, не оборачиваясь. И как она только могла подумать, что попросить совета у Малфоя — отличная затея?!
***
2 декабря 2000 г.
Утро следующего дня было ясным и морозным. Вся дорога была покрыта ночным инеем, и Гермиона потеплее куталась в свой шарф, пока шла к родителям. Праздничная подсветка на крышах соседских домов всё ещё горела, делая этот день чуть счастливее, чем он был на самом деле.
Она должна попытаться ещё раз, должна найти новые ниточки, которые смогли бы привести её к распутыванию клубка загадки. Несмотря ни на что.
Гермиона осторожно поднялась к крыльцу родительского дома, по привычке минуя скрипящие половицы. Уже занесла руку, чтобы позвонить в дверь, но остановилась, услышав громкий голос отца.
— С меня хватит! Сколько ещё мы должны терпеть?!
Гермиона застыла, решив повременить с объявлением своего визита. Отец явно был в бешенстве. Что же могло случиться?
— Этан, прошу тебя, — голос матери был тише, но, кажется, они ругались прямо в коридоре, и потому Гермиона всё равно услышала.
— Это я тебя прошу раскрыть глаза! Она мошенница, Джин! И явно нацелилась на наши сбережения и клинику. — Сердце Гермионы болезненно сжалось, как только самые худшие предположения закрались в её разум. — Мы уже вспомнили всю свою жизнь. И чёрт возьми, если бы у меня была дочь, я бы не посмел это забыть!
Гермиона зажала рот руками, сдерживая судорожный всхлип. Она затряслась, словно в неё ударили Круциатусом. В ушах стоял визжащий звон. И виски готовы были разорваться прямо сейчас.
— У неё твои глаза, Этан… Может… Может, мы действительно просто… не помним.
Больно, как же чертовски больно.
— Зато я помню, как мы раз за разом сидели в больнице, — чуть смягчился отец. — Помню, через что мы прошли ради появления ребёнка и сколько натерпелись. Сколько ты вынесла, Джин. Но ничего не вышло.
— Хватит! — взмолилась Джин. — Не говори мне всех этих ужасных вещей! И Гермиона — хороший человек, я уверена. Пусть она и не наша дочь.
— Я не спорю, она очень помогла нам в Австралии. Но ты не думаешь, что она просто оказалась в нужное время и в нужном месте, а?! — он вновь повысил голос.
Гермиона коснулась двери, чувствуя, как по щекам стекали горячие слёзы. Она вновь пыталась дотянуться до родителей, но они отвергали её. Отвешивали звонкие оплеухи и прогоняли, не жалея.
— Сейчас же, когда ты рассказываешь ей о новых воспоминаниях, она так кривит лицо, будто на самом деле все это её ужасно раздражает. Но она всё равно продолжает настаивать, что она наша дочь! Это немыслимо! Она либо сумасшедшая, либо мошенница, я уверен.
Он продолжал что-то говорить, но Гермиона больше не могла вынести этого. Она скользнула кулаками по шершавому дереву и опустила руки. Будто сдавалась.
Шаг назад. Ещё и ещё.
А затем побежала, не видя ничего перед собой.
========== Глава 2 ==========
2 декабря 2000 г.
Вернувшись домой, Гермиона рухнула на ковёр в гостиной и лежала так несколько часов, молча глядя в потолок. Для истерики больше не оставалось сил, но слёзы всё продолжали течь, скользя из уголков глаз через виски и по ушной раковине. Всё лицо жгло от солёной влаги, а копчик саднило от жёсткого пола, но Гермионе было наплевать.
Ни в одной реальности она не могла представить, чтобы отец обвинял её в мошенничестве. Банально и так по-детски не понимала — как это возможно? Ненавидеть собственную дочь. Не признавать её.
И почему она оказалась именно в этой реальности? В этой беспощадной ловушке, самой ужасной из всех возможных.
После жестоких слов отца ей казалось, что в груди у неё была огромная дыра, которую уже никто не сможет залатать.
Гермиона нашла в себе силы подняться на ноги, только когда начало смеркаться. Её дом без зажжённого света выглядел ещё более уныло, чем обычно.
Гермиона была уверена, что арендует его только на месяц, а потому не занималась обстановкой, хотя жила здесь уже полтора года. Он был пустым и безликим. Серые стены, пошарпанный диван, что заменял ей кровать, и плед на нём в нелепый розовый цветочек. Ещё ковёр и старый дребезжащий холодильник со столом, уродство которого не могла скрыть даже ажурная белая скатерть, что купила Гермиона на распродаже.
На второй этаж она поднималась всего раз, когда ей показывали дом. А значит, он до сих пор был абсолютно безжизненным.
По гостиной тут и там были разбросаны книги и сумки с её небольшими пожитками, но в целом это жилище больше смахивало на временную лачугу бродяги. Кто-то мог бы сказать, что по такому дому невозможно охарактеризовать хозяина, то тут Гермиона бы поспорила. Такой хаос и одновременно с этим пустота — это и есть она. Во всей красе.
Открыв холодильник, она в два глотка прикончила молочный коктейль из коробочки и почти насильно впихнула в себя печенье со стола. На секунду задумалась о том, что, возможно, пора бы заняться ремонтом или хотя бы прикупить новогодних украшений, раз возвращение к родителям ей не светит, но, тут же ощутив смертельную усталость при мысли об этих бесполезных занятиях, махнула рукой на тщетные затеи.
После щелчка переключателя одиноко висящая на проводе лампочка, чуть помигав, всё-таки зажглась. Гермиона села за книги, не зная, чем ещё себя занять, чтобы не впасть в очередную истерику, но каждая прочтённая строчка о потери памяти отчего-то возвращала её к рассуждениям Малфоя о разуме. И особенно к его последним словам.
Я просто хочу помочь тебе.
Вчера она вспылила. Это ясно как божий день. Его незамысловатое утверждение, что родители страдают по её вине, так сильно разозлило, что она сбежала, закидав Малфоя гадостями в придачу. Будто они поменялись местами — теперь он умничал, а она поливала его ядом без особых на это причин.
Какая ирония.
Хоть Гермиона и была уверена, что он наверняка заинтересовался её случаем только для своей карьеры, отказываться от помощи — самая настоящая глупость с её стороны. Ведь Малфой был единственным, кто выдал хоть какие-то предположения, а не советовал просто подождать, как другие колдомедики.
И пусть его слова врезались ножом куда-то между рёбер, выводя на свет часть горькой правды, которую Гермиона никак не желала признавать, так просто отворачиваться от него не стоило. И особенно сильно Гермиона корила себя за этот поступок и вспыльчивость сейчас, когда визит в дом родителей стал невозможен. По крайней мере, до тех пор, пока они не вспомнят хоть что-то о ней. Хоть какую-то незначительную деталь, дающую ей право вернуться и не казаться сумасшедшей обманщицей.
Она должна извиниться перед Драко и попробовать ещё раз.
Недолго думая, Гермиона подняла с пола пальто и накинула его на себя, накручивая шарф вокруг шеи уже по пути к центральной площади.
Она простояла у ели с золотыми шарами два часа. Затем выпила согревающий кофейный глинтвейн в том же кафе и отправила Малфою патронус из туалета, надеясь, что сообщение дойдёт до адресата, но, к несчастью, выдра к ней вернулась, так и не достигнув цели. Затем Гермиона стояла ещё час на площади, пока людей вокруг совсем не осталось.