– Но я видел в ней что-то такое, чего не видели все они. Какое-то внутреннее свечение, – задумчиво проговорил Герман.
Туся почувствовала, что уколы ревности стали все настойчивее и больнее. Ведь она-то думала, что только у нее есть «внутреннее свечение», а оказалось, что Герман всем говорил эти слова.
– Из-за нее я поссорился со всеми: с родителями, друзьями, испортил отношения с учителями, продолжал свой рассказ Герман. Он как будто не замечал, что каждое его слово причиняет Тусе нестерпимую боль. – А все потому, что они считали, будто наши встречи плохо на меня влияют. Какая глупость! – воскликнул он. – Разве любовь может плохо влиять на человека!
– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросила Туся, глядя ему в глаза.
Она не хотела его перебивать, но ей стали невыносимы эти откровения. Тому, кого любят, не станут рассказывать о прошлой любви, – в этом Туся была уверена. Или эта любовь еще не прошла?
«Если так хочется поговорить о прошлой любви, поговори с кем-нибудь другим, – хотела сказать она. – Я же молчу про Егора, про то, как безумно я его любила, а ведь тоже могла бы рассказать… В конце концов, это – свинство!»
– Подожди, Туся, – мягко остановил ее Герман. – Скоро ты все поймешь.
– Ничего не хочу знать о том, как ты кого-то любил, – чтобы показать, насколько она не хочет этого знать, Туся заткнула уши. – Пока ты со мной, о других – ни слова!
Герман улыбнулся и потрепал ее по щеке. В его отношении; к Тусе всегда было что-то покровительственное, это и неудивительно, ведь он был старше. Раньше Тусе это очень нравилось, но теперь начинало действовать на нервы. Она увернулась от его ласки, но он как ни в чем не бывало продолжал:
– Нам все завидовали. Людям нелегко смириться с тем, что двое по-настоящему счастливы, потому что нашли друг друга… Мы почти не разговаривали, потому что понимали друг друга, как дельфины, на уровне ультразвуков. Мы даже болели в одно и то же время.
Герман замолчал, вспоминая те далекие события, легкая улыбка скользнула по его губам. «Немудрено болеть в одно и то же время, – злобно подумала Туся. – Целовались, вот и заражались одновременно» .
– Что же случилось потом? – с издевкой спросила она. – Почему закончилась такая фантастическая любовь?
– Говорят, любовь всегда заканчивается плохо забвением или смертью. В нашем случае это была смерть.
Туся посмотрела на Германа расширенными от ужаса глазами.
– Смерть? – смысл этого страшного слова еще не вполне дошел до ее сознания. – Как смерть?
– Да, – подтвердил Герман. Каждая мышца на . его лице напряглась. – Она умерла. Умерла глупо и нелепо.
– Как это случилось?
– Сушила волосы феном. – На лице Германа появилась дикая улыбка, которая так не шла к его словам. – Неисправности проводки. Взялась мокрыми руками…
Он замолчал.
– Наверное, это очень больно, – прошептала Туся, чтобы не задохнуться от тишины.
– Ей – нет. Вся боль остается тому, кто выжил, резко сказал Герман.
«Какой ужас! – подумала Туся. – Я и представить себе не могла, что у этой истории такой трагический финал. Бедный Герман! А тут еще я со своими глупыми комментариями!»
– Герман. – Она осторожно взяла его за руку, как будто он был хрустальным и мог рассыпаться от любого неловкого прикосновения. – Герман, прости меня. Я была такой эгоисткой.
– Ничего, – грустно улыбнулся он. – Мы все становимся эгоистами, когда любим.
– А почему ты выбрал меня? За наше сходство с Натой, да? За то, что я так на нее похожа?
Туся понимала, что это так. И даже известие о том, что эта девушка умерла, не убивало ее ревности и обиды.
– И да и нет, – ответил Герман. – Конечно, я обратил на тебя внимание именно из-за этого. Я увидел в тебе то, чего когда-то лишился. Но полюбил за то, что ты – это ты.
От этих слов Тусе стало легче, но не намного. Ужасное чувство – ревность. Глупое и унизительное. Просыпаться и засыпать с мыслью о том, какой у соперницы был голос, как она одевалась, как называла твоего любимого, что ей нравилось, а что – нет… От всего этого с ума можно сойти.
– А ее имя? Ее настоящее имя? Ведь не по паспорту же она была Натой?
– Ее звали Наташа. Так же, как и тебя.
«Этого мне только не хватало. Мало того что я похожа на нее, как сестра-близнец, ее еще и звали так же!»
– А сейчас? – не удержалась и спросила Туся.
– Что сейчас?
– Ты все еще любишь ее?
Туся понимала, что так нельзя спрашивать, что это некрасиво, но ничего не могла с собой поделать.
– Люблю, – без колебаний ответил Герман. – Но это совсем другое.
– Как это – другое, – разозлил ась Туся. – Вот у меня, например, все просто. Я или люблю, или нет. И если люблю кого-то одного, то не люблю другого.
– Да, но ты же любишь меня?
– Пока да, – обиженно сказала Туся.
– и Лизу тоже любишь. И маму. И много кого еще. Ведь так?
– Так, – кивнула Туся, лихорадочно соображая, к чему это он клонит.
– Все это умещается у тебя в голове и в сердце. Так почему же со мной должно быть по-другому?
Когда Герман что-то объяснял, все становилось просто и ясно. Туся понимала, что ее он мог убедить в чем угодно – и в том, что земля стоит на трех китах, и в том, что он – внучатый племянник Наполеона. Потому что, когда любишь, очень хочется верить.
– Ну что, забыто? – спросил он, откидывая прядь со лба.
Ей не хотелось продолжать этот неприятный, бессмысленный разговор. Меньше всего она хотела ссориться с Германом. Когда ссоришься с кем-то дорогим – всегда сердце не на месте. А во время ссор с Германом Туся вообще теряла всякий интерес, к окружающему. Не хотелось ходить в школу, вставать по утрам и даже умываться. В такие дни Туся была отвратительна сама себе – даже не могла смотреться в зеркало.
– Забыто, – нехотя подтвердила она.
7
– Ну знаешь, я бы на твоем месте так быстро его не простила, – с упреком говорила Лиза на следующий день.
Подруги сидели на скамейке возле школы и ели мороженое в вафельных стаканчиках. Солнце светило ярко, но почти не грело. Золотая осень была на исходе. Лиза даже надела перчатки, потому что совершенно не переносила холода, а Туся щурилась от резкого солнечного света.
– Ты ничего не знаешь, – значительно сказала она. – А когда узнаешь, перестанешь обижаться.
И она рассказала подруге историю любви Германа. Лиза внимательно слушала, склонив голову, и ее лицо постепенно меняло выражение – становилось грустным и задумчивым.
– Теперь понимаю… – наконец вымолвила она. – Правильно говорят, что нельзя судить человека, пока не узнаешь всей правды.
– Это что-то ужасно личное, – сказала Туся: Представляю, как больно ему было, когда мы коснулись его прошлого…
– Так-то оно так, – Лиза прищурила глаза, как будто что-то припоминая, – но помнишь прическу Наты? – Прическу? – встрепенулась Туся. – А что у нее с прической?
Лиза провела руками по волосам, приглаживая челку назад.
– Вот так было на фотографии. Понимаешь, к чему я клоню?
Конечно, Туся понимала. Раньше она носила челку до бровей, но теперь убирала волосы назад, потому что так больше нравилось Герману. «Ты не представляешь, как тебе идет, – говорил он. – Ты вся преображаешься». Самой Тусе это было не очень-то по душе, но она хотела нравиться Герману.
– Неужели он так хотел, чтобы я была похожа на нее? – испуганно проговорила она. – Только из-за этого?
– Боюсь, что да, – мрачно сказала Лиза.
Она всегда подозревала, что в отношении Германа к Тусе есть что-то темное и непостижимое. И вот теперь она начинала понимать – что именно.
– Но я не хочу, не хочу. – Слезы появились на глазах у Туси. – Не хочу быть на кого-то похожей, не хочу, чтобы меня все время сравнивали!
Лиза прекрасно понимала подругу. Ей всегда было, странно стремление некоторых людей быть на кого-то похожими – будь то кинозвезда или популярный телеведущий, потому что оригинал всегда лучше подделки, пусть даже и талантливой. Но быть похожим на какого-то реального человека – еще хуже.