— А если мы не согласимся?
— В таком случае мы поедем на Боу-стрит, и утром вы предстанете перед судом. Сами знаете, что это означает. Лучше решайте быстрее — я не могу терять время.
Несколько секунд они молчали. Наконец Магвайр мрачно произнес:
— Ей-богу, сэр, поскольку иного выхода нет, я согласен.
— И я, — сказал Руни. — Давайте бумагу.
Карн протянул им устрашающего вида документ, и они поочередно, с показным вниманием, прочли его. Как только оба выразили согласие поставить свои подписи, мнимый детектив положил бумагу на стол в дальнем конце комнаты и велел снять с арестованных наручники, чтобы они могли подойти по одному и подписаться. Будь Магвайр и Руни менее ошарашены, они бы заметили, что текст накрыт двумя слоями промокательной бумаги, так что на виду оставался лишь маленький кусочек листа, серовато-синего оттенка.
Оставив арестованных под присмотром полицейских, Карн вышел из комнаты и поднялся наверх, чтобы осмотреть багаж гостей. Видимо, там он обнаружил то, что надеялся найти, поскольку в комнату вернулся с сияющим лицом. Через полчаса они покинули Белламер-стрит, сидя в разных кэбах. Руни ехал в компании Бельтона и одного из его подчиненных, теперь уже в штатском, в то время как Карн и третий полицейский сопровождали Магвайра. В Юстоне их ждали экипажи; та же процедура была проделана в Ирландии. Путешествие в Квинстаун прошло без приключений; ни на минуту Магвайр и Руни не заподозрили, какую шутку с ними сыграли. Карн и Бельтон с плохо скрываемым злорадством распростились со своими подопечными на палубе парохода, отходящего в Америку.
— До свидания, — сказал Магвайр, когда их тюремщики собирались сойти на берег. — И желаю удачи. Я говорю это, потому как вы хорошо с нами обращались, хоть и подложили изрядную свинью, вот так выдворив из Англии. Разрешите один вопрос. Что будет с О’Грэди?
— Его также ожидает высылка, как только он сможет передвигаться, — ответил Карн. — Больше ничего сказать не могу.
— Пару слов по секрету, — потребовал Руни и наклонился к Карну. — Миссис Джефрис хорошая женщина. Помогите ей чем сможете, потому что о наших делах она ничего не знает.
— Я позабочусь о ней, если потребуется, — пообещал Карн. — Итак, прощайте.
— Прощайте.
Утром в среду пожилой джентльмен, одетый довольно старомодно, но чрезвычайно респектабельный на вид, подъехал в брогаме к филиалу банка Соединенного королевства на Оксфорд-стрит и предъявил чек на сумму в сорок пять тысяч долларов, под которым стояли имена Септимуса О’Грэди, Джеймса Магвайра и Патрика Руни и дата — минувшая пятница.
Пожилой джентльмен предъявил чек…
Чек был в полном порядке, и, несмотря на величину суммы, ее отсчитали без промедлений.
Тем же вечером миссис Джефрис нанесла визит Климо. Она пришла выразить признательность за помощь и узнать размер гонорара.
— Довольно и вашей благодарности. Не возьму ни пенни. Я уже достаточно вознагражден, — ответил Климо с улыбкой.
Когда женщина ушла, он достал записную книжку и сверился со своими записями.
— Сорок пять тысяч фунтов, — усмехнувшись, произнес он. — Да, неплохо. Я не взял денег миссис Джефрис, но награду все-таки получил.
И он перешел в Порчестер-хаус, чтобы переодеться к садовой вечеринке в Мальборо-хаусе.
IV. Свадебный гость
Однажды ясным летним утром Саймон Карн сидел в кабинете и размышлял о временном затишье в делах. С тех пор как он оказал столь важную услугу государству (о чем говорилось в предыдущей главе), он почти ничего не сделал, чтобы повысить себя в собственных глазах. Карн предавался раздумьям, когда появился дворецкий и объявил: “Келмейр-сахиб!” Гость был желанный, и Карн с явным удовольствием встал, чтобы поприветствовать его.
— Доброе утро, Келмейр, — сказал он, пожимая протянутую руку. — Очень рад вас видеть. Как поживаете?
— Бывает и хуже, — ответил новоприбывший, пресыщенного вида молодой человек, одетый по последним требованиям моды. — Вы, конечно, собираетесь на свадьбу к Гринторпам. Я слышал, вас пригласили.
— Вы правы, — ответил Карн, извлек из корзинки карточку и бросил через стол.
Гость взял ее со стоном и произнес:
— Да, это приглашение! И какое красивое. Карн, вы когда-либо ненавидели кого-нибудь так страстно, что запродали бы душу черту, лишь бы навредить ему?