В один из дней навестили приятелей семьи: он — композитор, бородатый, колоритный мужик, вполне бы мог сыграть Сусанина в немом фильме, она — ангел с венчиком легких седых волос над бело-розовым личиком. Возраст пары был непонятен: пятьдесят, шестьдесят лет? У него все лицо закрывала борода, на ее лице примет возраста не наблюдалось вовсе. Оказалось, жена была монахиней с юности и до недавнего прошлого, а потом то ли была отпущена (может быть, они тоже на пенсию выходят?), то ли сбежала из монастыря, но оказалась она замужней женщиной, влюбленной, по словам Ине, в своего «Сусанина». У этой пары даже и чайку не попили: квартирка была крохотной — один рояль. Ни чайника, ни еды в ней не держали — питались со скидкой в специальной столовой для тех, кто не хотел обременять себя готовкой. Был и третий член семьи — белый кот, который по еле слышной просьбе «мамы» немедленно вошел в пластмассовую клетку и был заперт до утра. Ни истошных воплей, ни попыток высвободиться из узилища не последовало. Марина вспомнила своего буйного кота — борца за свободу до последней капли ее и мужа крови (хорошо хоть, ребят не царапал, может быть, потому, что они его избегали, а тот из гордости не навязывался) — и вздохнула про себя: «Даже коты у них ненатуральные. Может, какой специальной пищей кормлены? И кастрирован он, бедный, конечно…» Дистанция между «жизнью нормальной», в представлении Марины, и жизнью, только что увиденной, была так велика, что, сев в машину, она автоматически перешла на русский язык: «ее» голландцы на фоне их друзей были для нее уже своими. Поговорила пару минут, удивилась отсутствию реакции, оглянулась и все поняла. Рассмеялись. Хенк сказал: «Марина, мы просто наслаждались звучанием русской речи». Тягостное чувство, которое не отпускало ее в гостях (почему это так ее задело — не знала), прошло.
Всю неделю путешествовали по восточной части страны. Марину удивило, что здесь не было городов: дороги, поля и маленькие деревеньки. В воздухе стоял густой запах навоза. Ее друзьям это «благоухание» было по душе: запах достатка, запах будущего хорошего урожая. «А люди где? Где все четырнадцать миллионов голландцев?» Огромное зеленое поле — и только один маленький трактор тарахтит где-то вдалеке. Люди, конечно, в основном в городах. Ее знакомые жили в «селениях» и этим были счастливы. Заезжать в города не любили: надо знать дорогу, да и парковаться негде.
Однажды заехали в самую чащу леса и остановились у длинного двухэтажного дома, который напоминал огромный высокий амбар с небольшими окошками под самой крышей, чем дом и был в своей прошлой жизни триста лет назад. Как оказалось, здесь жила сестра Хенка. Она лежала в больнице после тяжелой операции, дома были ее свекровь и двое детей-дошкольников. Сестра Хенка с мужем купили и превратили полуразрушенное строение в дом-ферму. Марина сразу же унюхала, что этот «амбар» полон сюрпризов. Справа от просторного высокого холла с огромным резным сундуком, как минимум ровесником самого «амбара», была ферма. Там что-то ржало и мычало, пахло навозом. Огромные из кованого железа ворота (крепость можно ими закрывать) вели в жилую часть дома. Открывать ворота, к счастью, не пришлось — рядом была обычная дверь. Вошли — зал с потолком не меньше пяти метров и очагом почти во всю стену. Перед очагом — черно-белые плитки, синие дельфтские плитки — по краям. Куда ни посмотришь — старинный металл: чаши, кувшины, даже тазы. Бронзовая люстра поблескивала позолотой на потолке. Целая стена из темного железа… Так это же те самые ворота с обратной стороны — с засовами, висячими замками! Старинный восточный ковер перед огромными окнами напротив камина. Молодая еще бабушка по имени Елена (Хенк успел шепнуть, что его сестра на десять лет старше мужа) в длинном платье и фартуке… Просто Вермеер и иже с ними. Марина сказала об этом Ине. Та воскликнула:
— Как жаль, что Анны-Марии нет с нами! Она была бы очень рада это слышать — этого впечатления она и добивалась. Если бы вы видели, какие руины они с Петером купили!
Пили чай, потом повели детей наверх укладывать спать. В просторных спальнях тоже было полно фантазии и уюта, но уже современного. Марина запомнила четыре нежно-бирюзовых шелковых шара, свисавших с потолка по углам детской, а на полу — такого же цвета мягкий палас. Посидела с мальчишками немного, пожелала выздоровления их маме.
Елена вышла проводить гостей, было темно, в нескольких шагах от «амбара» стоял маленький домик, одно из окон которого бросало мягкий свет на крылечко. Пряничный домик. Сказка.