— Пойду к нему, — решила она. — Анна, вы и все остальные можете после обеда остаться с королевой.
Екатерина одобрительно кивнула, и королева Мария поспешила к дому. Проводив ее глазами, королева, как всегда неторопливо, развернула шелк. Тонкая ткань легко скользила между пальцами. И возле бахромы — вышитая ярко-зеленым шелком монограмма: МБ.
— Видимо, это ваше? — Ее слабый голос был полон презрения. Она держала шарф двумя пальцами, на расстоянии вытянутой руки, словно дохлую мышь, найденную на дне буфета.
— Давай, — шепнула Анна и подтолкнула меня в спину. — Возьми.
Я сделала шаг вперед. Королева выронила шарф, но я успела подхватить. Жалкий клочок ткани выглядел хуже половой тряпки.
— Спасибо, — смиренно произнесла я.
За обедом Генрих едва взглянул на меня. Несчастный случай поверг короля в меланхолию — придворные уже научились ее опасаться, — столь свойственную еще его отцу.
Королева не могла быть милее и приятней, но ни беседа, ни очаровательные улыбки, ни музыка не могли развеселить короля. Он без смеха наблюдал за ужимками шута, слушал музыку — и пил все больше. Королева никак не могла развеселить его, потому что отчасти сама была причиной плохого настроения. Он смотрел на жену, женщину на пороге старости, и видел смерть за ее плечом. Пусть она проживет еще десяток лет, проживет сколько угодно — лицо уже покрывается морщинами, месячные скоро прекратятся… Королева прямиком движется к старости, так и не оставив наследника. К чему поединки, песни и танцы, игры весь день напролет, если нет мальчика, принца Уэльского, — значит, король не исполнил величайший, главнейший долг перед королевством. А бастард от Бесси Блаунт — не в счет.
— Уверена, Карл Брендон скоро поправится, — начала королева.
На столе стояли засахаренные сливы и пряное, сладкое вино. Королева сделала глоток, но вряд ли почувствовала вкус — король сидел рядом с ней с искаженным, потемневшим лицом — вылитый отец, а уж тот никогда не любил невестку.
— Не думайте, что это ваша вина, Генрих. Видит Бог, поединок был честным, вы даже первым получили удар.
Король повернулся в кресле и холодно взглянул на королеву. Улыбка исчезла с ее лица, но она не спросила, в чем дело. Зрелая и мудрая леди, она не станет расспрашивать рассерженного мужчину о причине гнева. Бесстрашно улыбнулась и подняла бокал.
— Ваше здоровье, Генрих! — с теплотой в голосе произнесла королева. — Благодарю Бога — сегодня не вы получили рану. Бывало, умирая от страха, я бежала из шатра на арену, и сейчас, жалея вашу сестру королеву Марию, я ликую — сегодня не вы получили рану.
— Мастерски сделано, — шепнула Анна мне в самое ухо.
Это сработало. Мрачный взгляд посветлел. Генрих был покорен мыслью, что женщина может так за него волноваться.
— Никогда не видел вас в тревоге.
— Муж мой, я в тревоге день и ночь, но пока вы здоровы и счастливы, пока в конце концов возвращаетесь домой, на что мне жаловаться?
— Ага, — еле слышно произнесла Анна. — Она дала ему разрешение и обезоружила тебя.
— Что ты имеешь в виду?
— Очнись! Разве не ясно? Она развеяла его дурное настроение и разрешила быть с тобой — если он вернется, когда все будет кончено.
Король поднял бокал для ответного тоста.
— А что будет дальше? — тихонько спросила я. — Ты же у нас все знаешь?
— Он возьмет тебя — ненадолго, — небрежно бросила Анна. — Но ты не встанешь между ними. Тебе его не удержать. Она стара, это правда, но обожает короля, а ему это необходимо. Во времена его юности Екатерина считалась прекраснейшей дамой во всем королевстве. Тебе этого не побороть, такая, как ты, для этого не подходит. Ты мила, почти влюблена в него, что полезно, но я не сомневаюсь — тебе его покорить не удастся.
— А кому удастся? — ошеломленно спросила я — она и вправду меня в грош не ставит. — Тебе, что ли?
Она взглянула на короля с королевой. Так военный оценивает стену перед осадой. Чисто профессиональный интерес.
— Я, пожалуй, смогла бы. Но будет нелегко.
— Он хочет меня, а не тебя, — напомнила я. — Он моей благосклонности добивается. Мой шарф носил на груди.
— И выронил, даже не заметив, — с всегдашней безжалостной точностью заметила Анна. — В любом случае — дело не в его желаниях. Он жаден и испорчен, его можно подбить почти на все, что угодно. Но ты на это не способна.
— Почему это не способна? — возмутилась я. — С чего ты взяла, что сумеешь удержать его лучше меня?
Казалось, ее безупречно прекрасное лицо вырезано изо льда.
— Женщина, которая возьмется управлять им, никогда не должна забывать, что действует по плану. А ты готова получать удовольствие в постели и за столом, в то время как единственным удовольствием должно быть постоянное на него влияние, постоянный контроль над королем. В таком браке нет места плотской страсти, что бы там Генриху ни казалось. А это требует немалого искусства.
Обед закончился в пять часов, и лошади уже ждали перед домом — можно сразу прощаться с хозяином, садиться в седло и скакать в Эльтам. Когда мы встали из-за пиршественных столов, я заметила, как слуги сбрасывают остатки хлеба и мяса в большие корзины, чтобы продать их за бесценок возле кухонных дверей. Этот след расточительности и мошенничества тянулся за королем по всей стране, словно слизь за улиткой.
Бедняки приходят посмотреть турнир, ждут, пока двор отобедает, а потом собираются возле кухонных дверей в ожидании остатков пиршества. Им выносят объедки — ломти хлеба, обрезки мяса, недоеденные пироги. Ничего не пропадет впустую, бедные заберут все. Расчетливо — как свиней разводить.
Именно возможность приработка так привлекает королевских слуг. В любом месте каждый слуга может слегка словчить и отложить что-нибудь на черный день. Последний кухонный мальчишка имеет свой маленький доход от хлебных корок, от жира, капающего с жаркого, даже от подливки. И на вершине этой кучи объедков мой отец — он теперь управляет всеми расходами королевского двора, наблюдает, какую долю получает каждый, и о себе не забывает. Даже у камеристки, приставленной к королеве для мелких услуг, готовой в любой момент соблазнить короля прямо под носом у своей госпожи, причинив ей самое большое горе, которое одна женщина может причинить другой, — даже у нее есть свой доходец. Ее тайный промысел начинается после трапезы, когда никто ни на кого не обращает внимания, тут в дело идут и обрывки любовных залогов, и недоеденные во время любовной игры цукаты.
Мы скакали домой. Солнце садилось, становилось прохладно. Я закуталась в плащ, но откинула капюшон, чтобы видеть дорогу и темнеющее небо, на котором уже показались первые звезды. На середине пути лошадь короля поравнялась с моей.
— Хорошо провели день? — спросил король.
— Вы потеряли мой шарф, — ответила я с обидой. — Паж отдал его королеве Марии, а та — королеве Екатерине. Ваша жена сразу же его узнала и вернула мне.
— Ну и что?
Мне бы вспомнить обо всех мелких унижениях, которым подвергается королева Екатерина, будто это ее королевский долг. Король не слышит от нее ни одной жалобы, только Богу в тихой молитве поверяет она свои горести.
— Это было ужасно. Не стоило давать вам шарф.
— Вы его получили обратно, — отозвался король без всякого сочувствия. — Если уж он вам так дорог.
— Да не в этом дело. — Я уже не могла остановиться. — Теперь королева точно знает, что шарф — мой. Вернула на виду у всех дам, швырнула на землю, я едва успела подхватить.
— Ну и что? — Голос звучит сурово, на лице вместо улыбки угроза. — Что изменилось? Она видела, как мы танцуем, разговариваем. Она видела — я ищу вашего общества, пожимаю вам ручки прямо у нее на глазах. И нечего сейчас ныть и жаловаться.
— Вовсе я не ною! — Я была уязвлена в самое сердце.
— Еще как ноете, — решительно возразил он. — Безо всякого на то основания и, смею сказать, безо всякого права. Вы мне не жена, мадам, и не любовница. А больше я ни от кого не собираюсь выслушивать жалоб. Я король Англии. Если вам что-то не нравится, всегда остается Франция. Возвращайтесь ко французскому двору.