— А такое говорят?
— Да, когда мы танцуем. Когда видят, как вы глядите на меня, как я улыбаюсь в ответ.
— А что еще они говорят? — Он завороженно следил за рассказом.
— Говорят, вы в меня влюблены. Говорят, я влюблена в вас. Говорят, мы по уши увязли в любви, а думаем, это просто игра.
— Боже. — Он вдруг будто прозрел. — Да, ведь это правда.
— Но, милорд, что вы такое говорите?
— Каким же я был дураком. Давным-давно уже в вас влюбился, а сам все время думал — это просто забава, вы меня дразните, ничего серьезного.
— Для меня все куда как серьезно, — ласково на него глянув, прошептала она.
Юноша застыл под взглядом этих темных глаз.
— Анна, — шепнул он, — любовь моя.
Ее губы как будто ждали поцелуя. Она выдохнула:
— Генрих. Мой Генрих.
Он приблизился, обнял затянутую в кружева талию. Притянул Анну к себе, та подалась, источая соблазн, чуть двинулась навстречу. Генрих наклонился к ней, губы нашли губы девушки — в первом поцелуе.
— Скажи это, — прошептала Анна, — скажи прямо сейчас, в этот самый момент, скажи мне, Генрих.
— Выходи за меня замуж!
— Вот дело и сделано, — небрежно рассказывала Анна вечером, когда мы остались в спальне вдвоем. Она приказала принести горячей воды, и мы обе сидели в ванне, поочередно терли друг другу спинки и мыли друг дружке волосы. Анна, как и все при французском дворе, большая поклонница чистоты, на этот раз занималась мытьем еще неистовей, чем обычно. Она проверила мои ногти — и на руках, и на ногах, будто я была грязнулей-мальчишкой, дала мне специальную палочку слоновой кости — вычистить уши, словно я была годовалым младенцем, расчесала частым гребнем — нет ли вшей — каждую прядку моих волос, сколько я ни ойкала от боли.
— Ну и… Что сделано? — сердито спросила я, вылезая из ванны и завертываясь в простыню — вода капала на пол. Вошли четыре служанки — вычерпать воду, чтобы можно было унести громоздкую деревянную ванну. Они собирали воду большими грубыми, уже намокшими простынями, так что дело продвигалось медленно. — Все, что ты мне рассказала, — просто флирт, да и только.
— Он сделал мне предложение, — ответила Анна, чуть за служанками закрылась дверь. Она потуже обернулась в простыню и уселась перед зеркалом.
Раздался стук в дверь.
— Ну, кто там еще? — раздраженно крикнула я.
— Это я, — ответил Георг.
— Мы ванну принимаем.
— Ничего, пусть войдет. — Анна уже начала расчесывать иссиня-черные волосы. — Поможет мне расчесать этот колтун.
Брат ступил в комнату и только брови поднял, заметив всю эту мешанину — вода на полу, повсюду мокрые простыни, мы обе, полуодетые, густая грива Анны в беспорядке рассыпалась по плечам.
— Что такое — маскарад? Нарядились русалками?
— Анна решила, надо помыться. Опять!
Сестра протянула брату расческу.
— Расчеши мне волосы, — улыбнулась хитрой улыбкой. — А то Мария всегда их так дерет.
Брат покорно принялся расчесывать густые черные кудри, прядку за прядкой. Он орудовал бережно, будто расчесывая гриву любимой кобыле. Анна от удовольствия даже глаза зажмурила.
— Вши? — внезапно насторожилась она.
— Пока нет, — доверительным шепотом, достойным венецианского парикмахера, ответил брат.
— Что сделано? — повторила я, возвращаясь к рассказу Анны.
— Он у меня в кармане, — без обиняков заявила сестра. — Генрих Перси. Сказал, что меня любит, сделал предложение. Ты и Георг должны быть свидетелями на обручении. Пусть даст мне кольцо, тогда и впрямь дело сделано, не разобьешь, ничуть не слабее, чем венчание в церкви со священником. И я буду герцогиней.
— Господи Боже мой. — Георг застыл с расческой в руках. — Анна! Ты уверена?
— Что мне — упускать такое? — резко бросила она.
— Нет, — согласился брат, — но все-таки. Герцогиня Нортумберленд! Боже, Анна, тебе будет принадлежать почти весь север Англии.
Она кивнула, улыбнулась своему отражению в зеркале.
— Господи, мы станем одной из самых влиятельных семей в стране! А может, и во всей Европе! Мария в постели короля, ты — жена одного из самых могущественных его подданных. Мы навсегда вознесем Говардов на небывалую высоту. — Он прервал взволнованную речь, будто уже обдумывал следующий шаг.
— А если Мария забеременеет от короля и родится мальчик, то при поддержке Нортумберлендов он может и на трон претендовать. И я буду дядей короля Англии!
— То-то и оно, — вкрадчиво сказала Анна. — Об этом я и думаю.
Я промолчала, наблюдая за сестриным лицом.
— Семья Говардов на троне, — бормотал Георг себе под нос. — Союз Нортумберлендов и Говардов. И дело уже сделано, да? Как две такие семьи могут сойтись вместе? Только через брак и общего наследника. Мария может родить наследника, а Анна — привязать к нему Перси и его родных.
— Ты думала — я ничего не добьюсь. — Анна показала на меня пальцем.
Я кивнула:
— Считала — ты метишь слишком высоко.
— В следующий раз не возражай, — предупредила сестра. — Я, куда целюсь, туда и попадаю.
— В следующий раз буду знать, — покорно кивнула я.
— А он? — забеспокоился Георг. — Вдруг они его наследства лишат? Хорошенькое тогда будет дело — выйти замуж за мальчишку, которому светила герцогская корона, а достался позор и больше ничего.
Она покачала головой:
— Ничего такого не случится, они им слишком дорожат. Но вам придется меня поддержать, тебе, Георг, и отцу с дядей. Его отец должен убедиться, что мы достаточно для них хороши. Тогда они разрешат помолвку.
— Сделаю все, что смогу, — пообещал брат, — но не забывай, такая гордая семейка. Его собирались женить на Марии Тальбот, пока Уолси не стал возражать против этого брака. Они не захотят тебя вместо нее.
— Ты за его богатством гонишься, да? — задала я свой вопрос.
— Конечно, и за титулом тоже, — грубо бросила сестра.
— Понятно, понятно, но он тебе хоть немножко нравится?
Сначала я подумала — она снова отмахнется от вопроса, отпустит какую-нибудь шуточку, будто его мальчишеское обожание и впрямь ничего для нее не значит. Но она наклонила голову, и свежевымытые волосы полились Георгу в руки тяжелой темной струей.
— О, я сама знаю, это глупо. Я знаю, он просто мальчишка, и притом глупый мальчишка, но когда он со мной, я тоже становлюсь молоденькой девчонкой. Мне тогда кажется — мы два подростка, влюблены и ничего не страшимся. При нем я такая беспечная, будто он меня заворожил! Словно я и впрямь его люблю.
Казалось, говардовское заклятье холодности вдруг исчезло, разбилось, как зеркало, и все вдруг заиграло настоящими, живыми, яркими красками. Я рассмеялась, схватила сестру за руки, заглянула ей в лицо.
— Правда, чудесно быть влюбленной? — требовала я ответа. — Лучше ничего на свете нет.
Она отняла руки:
— Отвяжись, что ты, право, как маленькая, Мария? Да, да, совершенно чудесно, но перестань надо мной сюсюкать, я этого не переношу.
Георг взял густые пряди ее волос, обернул короной вокруг головы, залюбовался сестриным отражением в зеркале.
— Анна Болейн — и влюблена! Кто бы мог представить!
— Такого бы в жизни не произошло, не будь он вторым человеком в королевстве после самого короля, — напомнила ему сестра. — Я своего долга перед семьей не забываю.
Брат кивнул:
— Я знаю, Аннамария. Мы все знаем, ты целишься высоко. Но семейство Перси! Это куда выше, чем я воображал.
Она двинулась ближе к зеркалу, пристально вглядываясь в свое отражение. Потом спрятала лицо в ладонях:
— Моя первая любовь. Первая и навеки.
— Проси у Бога, чтобы это и впрямь была такая удача — последняя любовь и она же первая, — внезапно трезвым, рассудительным голосом произнес Георг.
Ее темные глаза встретились в зеркале с глазами брата.
— Пожалуйста, Господи, ничего в жизни не хочу больше, чем Генриха Перси. Этим я буду довольна. Знаешь, Георг, не могу даже сказать, как я буду довольна, если получу его.