Лягушачий ручей
В июне умолкает наш ручей.Он то ли исчезает под землею(И в темноту уводит за собоюВесь неуемный гомон майских дней,Все, что звенело тут на всю округу,Как призрачные бубенцы сквозь вьюгу) —То ли уходит в пышный рост хвощейИ в кружевные кущи бальзаминов,Что никнут, свой убор отцветший скинув.Лишь русло остается, в летний знойПокрытое слежавшейся листвой,Случайный взгляд его найдет едва лиВ траве. И пусть он не похож сейчасНа те ручьи, что барды воспевали:Любимое прекрасно без прикрас.
Корова в яблочный сезон
Что за наитье на нее находит?Весь день корова наша колобродитИ никаких оград не признает.Единожды вкусив запретный плод,Увядший луг она презрела гордо.Пьянящим соком вымазана морда.Лишь падалица сладкая однаЕй в мире вожделенна и важна.Ее из сада с бранью выгоняют;Она мычаньем к небесам взывает,И молоко в сосцах перегорает.
Потемневшего снега лоскут
Потемневшего снега лоскут У стены, за углом, —Как обрывок газеты, к земле Пригвожденный дождем.
Серой копотью весь испещрен, Словно шрифтом слепым...Устаревшие новости дня, Что развеялся в дым.
Старик зимней ночью
Тьма на него таращилась угрюмоСквозь звезды изморози на стекле —Примета нежилых, холодных комнат.Кто там стоял снаружи — разглядетьМешала лампа возле глаз. Припомнить,Что привело его сюда, в потемкиСкрипучей комнаты, — мешала старость.Он долго думал, стоя среди бочек.Потом, нарочно тяжело ступая,Чтоб напугать подвал на всякий случай,Он вышел на крыльцо — и напугалГлухую полночь: ей привычны былиИ сучьев треск, и громкий скрип деревьев,Но не полена стук по гулким доскам....Он светом был для одного себя,Когда сидел, перебирая в мысляхБог знает что, — и меркнул тихий свет.Он поручил луне — усталой, дряхлой,А все же подходящей, как никто,Для этого задания стеречьСосульки вдоль стены, сугроб на крыше:И задремал. Полено, ворохнувшисьВ печи, его встревожило: он вздрогнулИ тяжело вздохнул, но не проснулся.Старик не может отвечать одинЗа все: и дом, и ферму, и округу.Но если больше некому, — вот такОн стережет их долгой зимней ночью.
«Out, out...»[1]
Гудела циркулярная пилаСреди двора, визгливо дребезжала,Пахучие роняя чурбакиИ рассыпая вороха опилок.А стоило глаза поднять — вдалиВиднелись горы, пять высоких гребней —Там, где садилось солнце над Вермонтом.Пила то дребезжала, напрягаясь,То выла и гудела вхолостую.Все было, как всегда. И день кончался.Ну что бы им не пошабашить раньше,Обрадовав мальчишку, — для негоСвободных полчаса немало значат!Пришла его сестра позвать мужчин:«Пора на ужин». В этот миг пила,Как будто бы поняв, что значит «ужин»,Рванулась и впилась мальчишке в рукуИли он сам махнул рукой неловко —Никто не видел толком. Но рука!Он даже сгоряча не закричал,Но повернулся, жалко улыбаясьИ руку вверх подняв — как бы в мольбеИли чтоб жизнь не расплескать. И тутОн понял (он ведь был не так уж мал,Чтоб этого не осознать, подросток,Работавший за взрослого) — он понял,Что все пропало. «Ты скажи, сестра,Скажи, чтоб руку мне не отрезали!»Да там уже и не было руки.Врач усыпил его эфирной маской.Он булькнул как-то странно и затих.Считавший пульс внезапно испугался.Не может быть. Но... стали слушать сердце.Слабей — слабей — еще слабей — и все.Что тут поделаешь? Умерший умер,Живые снова занялись — кто чем.
Чтоб вышла песня
Был ветер не обучен пенью И, необузданно горласт,Ревел и выл, по настроенью, И просто дул во что горазд.
Но человек сказал с досадой: Ты дуешь грубо, наобум!Послушай лучше — вот как надо, Чтоб вышла песня, а не шум.
Он сделал вдох — но не глубокий, И воздух задержал чуть-чуть,Потом, не надувая щеки, Стал тихо, понемногу дуть.
И вместо воя, вместо рева — Не дуновение, а дух —Возникли музыка и слово. И ветер обратился в слух.
Врасплох
И каждый раз, когда порой полночной,В таинственный и тихий час урочный,Снег шелестящий, белый снег с небесПосыплется на голый, черный лес,Я удивленно, робко озираюсь,И возвожу глаза, и спотыкаюсь,Застигнутый врасплох, — как человек,Который разлучается навекИ со стезей своей, и с белым снегом,Томимый неисполненным обетомИ не свершив начатого труда, —Как будто бы и не жил никогда.Но прежний опыт говорит мне смело,Что царство этой оторопи белойПройдет. Пусть, пелена за пеленой,Скрывая груды опали лесной,По пояс снега наметут метели,Тем звонче квакши запоют в апреле.И я увижу, как сугроб седойВ овраги схлынет талою водойИ, яркой змейкой по кустам петляя,Исчезнет. И придет пора иная.О снеге вспомнишь лишь в березняке,Да церковку заметя вдалеке.
вернуться
1
Аллюзия на фразу из знаменитого монолога Макбета о тщетности и краткости жизни: «Out, out, brief candle!» («Так гасни, гасни же, свечи огарок!»).