Фигура на пороге
Осиля затяжной подъем дороги,Наш поезд шел средь стертых гор пологих.Вокруг дубки тщедушные росли,И камня было больше, чем земли.Пейзаж тянулся, мрачноват и скуден,Но в то же время не совсем безлюден.Мужчина, долговязый и худой,Лачуги дверь загородив собой,Стоял, на поезд проходящий глядя.Как лежа умещался этот дядяВ своем жилище, я не понимал.Но он здесь жил и вроде не страдалОт одиночества. Бродила хрюшкаПоблизости и курица-пеструшка.Не так уж мало! Грядок шесть иль пять,Колодец, бак, чтоб дождик уловлять,И для печи — дубовые поленья.Он знал и кой-какие развлеченья:На поезд поглазеть, где за окномМы спорим, мельтешим, едим и пьем, —И даже, если вдруг найдет такое,Небрежно вслед нам помахать рукою.
Вестник
Гонец с недоброю вестью,Добравшись до полпути,Смекнул: опасное делоНедобрую весть везти.
И вел, подскакав к развилке.Откуда одна из дорогВела к престолу владыки.Другая за горный отрог,
Он выбрал дорогу в горы,Пересек цветущий Кашмир,Проехал рощи магнолийИ прибыл в страну Памир.
И там, в глубокой долине,Он девушку повстречал.Она привела его в дом свой,В приют у подножья скал.
И рассказала легенду:Как некогда караванКитайскую вез принцессуПо этим горам в Иран.
На свадьбу с персидским принцемСвита ее везла,Но оказалось в дороге,Что девушка — тяжела.
Такая вышла заминка,Что ни вперед, ни назад,И хоть ребенок, конечно,Божественно был зачат,
Они порешили остаться —Да так и живут с тех пор —В Долине мохнатых яков,В краю Поднебесных гор.
А сын, рожденный принцессой,Царя получил права:Никто не смел прекословитьНаследнику божества.
Вот так поселились людиНа диких склонах крутых.И наш злополучный вестникРешил остаться у них.
Не зря он избрал это племя,Чтобы к нему примкнуть:И у него был поводНе продолжать свой путь.
А что до недоброй вести,Погибельной для царя, —Пускай на пир ВалтасаруЕе принесет заря!
Бук
Средь леса, в настоящей глухомани,Где, под прямым углом свернув к поляне,Пунктир воображаемый прошел,Над грудою камней игла стальнаяВодружена, и бук, растущий с краю,Глубокой раной, врезанною в ствол,Отмечен тут, как Дерево-свидетельНапоминать, докуда я владетель,Где мне граница определена.Так истина встает ориентиромНад бездной хаоса, над целым миромСомнений, не исчерпанных до дна.
Шелковый шатер
Она как в поле шелковый шатер,Под ярким летним солнцем поутру,Неудержимо рвущийся в просторИ вольно парусящий на ветру.Но шест кедровый, острием своимСквозь купол устремленный к небесам,Как ось души, стоит неколебимБез помощи шнуров и кольев сам.Неощутимым напряженьем узЛюбви и долга к почве прикреплен,Своей наилегчайшей из обузПочти совсем не замечает он:И лишь, когда натянется струна,Осознает, что эта связь прочна.
Счастье выигрывает в силе то, что проигрывает во времени
О мир ветров и гроз!Так много он пронесНад нами туч слоистых,Туманов водянистыхИ обложных дождей,Так мало было дней,Не омрачивших тьмою,Как траурной каймою,Безоблачную гладь, —Что можно лишь гадать,Чем так душа согрета,Каким избытком света —Не тем ли ярким днем,Что вывел нас вдвоемВ распахнутые двери?Воистину я верю,Что в нем все дело, в нем!Лучился окоем,Цветы глаза слепили.И мы с тобою былиОдни, совсем одни —На солнце и в тени.
Войди!
Только я до опушки дошел,Слышу — песня дрозда!А в полях уже сумрак стоял,А в лесу — темнота.
Так темно было птице в лесу,Что она б не моглаДаже ветку свою разглядеть,Даже перья крыла.
Но последние отблески дня,Что потух за холмом,Еще грели певца изнутриУскользавшим теплом.
Далеко между мрачных колоннТихий посвист звучал,Словно ждал и манил за собойВ темноту и печаль.
Но никак не хотелось — от звезд —В этот черный провал,Если б даже позвали: «Войди!»Но никто не позвал.
Пусть время все возьмет
Нет, Время это подвигом не мнит —Разрушить горный пик до основанья.В песок прибрежный превратить гранит:Без огорченья и без ликованьяНа дело рук своих оно глядит.
И вот — на месте вздыбленного кряжаМелькнет насмешливым изгибом ртаЗализанный волнами контур пляжа...Да, сдержанность — понятная чертаПред этой вечной сменою пейзажа.