Перед тем как войти в домик при храме, где отец Арсений благословил нас ночевать, поднимаюсь на вышку у строящегося келейного корпуса — только тут, не считая игуменского дома с установленной на нем антенной, можно поймать мобильную связь. Лают собаки. С одной стороны черная речка, с другой — купола. Земля подо мной раскурочена так, будто кто-то хотел добраться до ее внутренностей.
— Благословлял ли я вас ходить по деревенским домам? — строго спрашивает меня на другой день за трапезой отец Арсений.
— Не благословляли, — отвечаю я, дожевывая блин с красной икрой. — Я пока и не ходила. Но собираюсь…
— Значит, вас оболгали… — серьезно говорит он. — А я вас по домам ходить не бла-го-слов-лю…
Батюшка из Тюмени уехал, и его место занял новый гость — отец Роман из Майкопа. Его подрясник подпоясан военным ремнем, а на груди значок выпускника суворовского училища. Отца Романа сопровождает бизнесмен Александр. Он занимается строительным бизнесом.
— Я скажу вам честно, для меня все люди одинаковы — что звезда, что звездочка, — отец Арсений продолжает разговор, начало которого я снова не слышала. — А то певица — Мадонна! Мадонна! Кощунница она — на кресте себя распяла. В Бога одного верить надо…
— А у вас Алла Борисовна, кормящая младенца, на одной стене с Богородицей висит… — вставляю я.
— А вы, милочка, не задавайте глупых вопросов, если не хотите, чтобы вам про розовые кофточки говорили… Вы думаете, все батюшки неграмотные, неинтеллигентные. Знаю я, что вы в своей желтой прессе пишете.
— А вы, батюшка, видно, желтой прессой увлекаетесь?
Отец Роман заметно нервничает: мой тон в разговоре со священником непозволителен.
— Батюшка, вам чаю или как? — выходит из кухни крупная женщина — повариха Маша, единственный человек в доме, которого побаиваются и сам отец Арсений, и его гости.
— Или как… — отвечает батюшка.
Отец Иоанн приносит отцу Арсению чай.
Днем без благословения посещаю строящийся келейный корпус. Бригада молодых рабочих из Кургана показывает мне помещение, отведенное под спортзал, узкие кельи на двоих, умывальные, витражи… У входа объявление: «За курение — штраф 1000 рублей».
— А почему местные на стройке не работают? — спрашиваю я.
— Не хотят, — пожимают плечами рабочие. И спрашивают: — Вы к Арсению приехали?
Я замечаю их странный тон и ухмылки, когда речь заходит об отце игумене.
Вечером иду греться в наместнический дом: наш «ледяной домик» у церкви так и не протопился. Батюшка, сидя напротив телевизора, смотрит православный канал, гости пьют за столом чай с пирожками. Приходит художник Сергей со списком с Казанской иконы — его отец Арсений передает в Майкоп с отцом Романом. Молодые ребята, обычно сопровождающие батюшку за пределами дома, сгрудились у стола — помогают Сергею паковать икону. «Сироты», — представляет их мне батюшка.
Он благословляет меня посидеть на соседнем с ним стуле. Рядом лежит черная кошка Мурка с надорванным хвостом и аппаратом Илизарова в задней лапе. Полтора месяца назад она родила, но уже снова беременна. Мурка всегда беременна. Она — вечная мама. На исповеди отец Арсений всегда спрашивает прихожан, не обижают ли они братьев наших меньших.
— Что ты постоянно глупые вопросы задаешь? — журит он меня. — Что, по-твоему, все деньги надо нищим раздать? Их на храм жертвуют. Раньше тут вообще ничего не было, все пришлось заново отстраивать.
— Может, расскажете немного о себе? Я хочу показать вас в репортаже таким, какой вы есть, а не каким кажетесь… — говорю я, надеясь, что отец Арсений окажется лучше, чем кажется.
— Ничего я тебе не расскажу… Я очень больной человек, у меня серьезное заболевание и… да много чего у меня… Меня много раз предавали, поэтому ничего я не стану о себе рассказывать. На пути моем столько бес-чес-ти-я! Ты людям душу открываешь, а они тебя предают.
«Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Евангелие от Матфея 25:40». Это надпись на большом рисунке, стоящем на полке рядом с телевизором. На нем изображен Иисус Христос с окровавленным человеческим эмбрионом в руках. Отец Арсений поручил Сергею написать такую икону — против абортов. На исповеди он всегда спрашивает у мужчин: «Не приходилось ли вам быть соучастником аборта?»
— Это то, что одним из высших грехов является, и для мужчин тоже, — вздыхает он, заметив, что я разглядываю рисунок.
Тем временем диктор громко рассказывает о подвижниках и истинном благочестии.
— Сергей, — обращаюсь я к художнику, — а вы заметили, что президент Медведев похож на Николая Второго?