— Потому что у него зависимость.
— Зависимость?! Ерунда это на постном масле! Зависимость была до черты, когда он накурил себе рак. Это не кран ему на голову упал. Какая зависимость? Вот весы: на одной чаше курево, на другой — не что-нибудь, а жизнь! Жизнь! Если вы выбираете курево, мы жмем вам руку, и вы идете… курить. А мы вам говорим до свидания.
— Но вы же добрая, Марина Андреевна. А притворяться жесткой нелегко.
— Мне притворяться нормально, — уже потише отвечает она. — Я в маму пошла: она тоже жесткая, всегда занимала посты. Я никогда не обижу беспомощного, — говорит она еще тише. — А вот на поводу у слабостей человеческих не пойду. Мне пятьдесят пять лет, и я… жесткая. Но я с пяти лет лечу всяких кошек-собак. С помоек их тащу. У меня сейчас два кота: одного нашла тут, возле диспансера, во-о-от такого, с закрытыми глазами. Я слабых не обижу. Но тут другое. Тут мы сидим, я и Вячеслав Григорьевич, профессор с сорокапятилетним стажем, и уговариваем вас за ваше же здоровье. Даем препарат — двадцать пять тысяч упаковка стоит, а таких ему нужно шесть! И ловим его с бутылкой водки, пьяного, в стационаре… В радиусе пятидесяти километров такого больного у нас не будет!
— А почему у вас нет детей?
— У меня мать и два кота.
— Потому что вы себя полностью отдали больным?
— Нет! — Марина Андреевна тяжело опускает ладонь на стол. Подпрыгнув, звенят чашки. — Потому что я не встретила человека, за которого я смогла бы выйти замуж! Понимаете, за-муж?! А тянуть на себе, как многие женщины, лежащего на диване говнюка и еще сколько-то детей от него… Я просто очень люблю себя. Вот вы говорите, что я жесткая, меня боятся. А потому и не пахнет тут говном, хлоркой, канализацией и супом. Вот вы приехали, не предупредив, а мне нет необходимости авралить, мыть, готовить.
Напротив палаты бывших курильщиков — койки для тех, кому там не хватило места. На одной сидит маленькая пожилая женщина с кровоподтеком на щеке и испуганно озирается по сторонам. Рядом у окна мужчина — стоит, опираясь локтем о подоконник, и, глядя на него, можно подумать, что он не в больнице, а просто вышел в коридор покурить.
— Покажите пальцы, — направляется к нему профессор. — Желтые… Курите? А мы ведь с вами разговор вели. Сколько вам лет?
— Семьдесят, — с неохотой отвечает мужчина и отворачивается к окну, но профессора такое нежелание общаться не смущает.
— На вид вы очень здоровый человек, — говорит он. — Вам еще жить да жить. Пачку в день выкуривали?
— Две, — басом отвечает мужчина через плечо. Он действительно выглядит крепким и здоровым, но днем его ждет операция по поводу рака предстательной железы: ему отрежут яички.
— Так бы сейчас и выкурил! — резко бросает он в спину удаляющегося профессора.
— Здравствуйте! — в мужской палате носят клетчатые пижамы и панамы. — Иван Федорович, Виктор Тимофеевич, Сергей Степанович, — представляются мужчины.
— Я уже три месяца после операции не курю.
— А я два, хотя курил пятьдесят семь лет.
— Я теперь вообще от покурившего убегаю: запах противный.
— А вот я сейчас другое понимаю — что сорок лет свою законную супругу дымом сигаретным обкуривал. Начал читать — выяснил, что это тоже влияет… пассивное то есть курение, — мужчина достает из нагрудного кармана небольшую книжку «Самый легкий способ бросить курить».
— А если б не заболели, бросили бы курить?
— Не-е-ет.
— Я только мечтал об этом.
— А у меня, знаете, опухоль была. Дышать носом перестал, запах не чувствовал, все как будто вырубилось. Думал, обычный насморк, а оказалось — рак.
Мы прощаемся. Они произносят мне вслед тяжелое: «А вы не болейте!». Я поворачиваюсь и, набравшись сил, говорю то, чего говорить совсем не хочется: «Заболеть может каждый». И по их лицам вижу, что они довольны тем, что я не открещиваюсь от болезни и тем самым не отрезаю себя от них, заболевших.
На скамейке у операционной ждет председатель основанного в 1997 году Общества онкологических больных Великого Новгорода. Александр Васильевич — уже шестой его председатель. Всего в обществе двести членов. Каждую неделю по средам они собираются, ставят самовар и поют песни. Каждый год из общества уходят по пять человек. Навсегда. У Александра Васильевича удален кишечник. Он живет с калоприемником — покупает он их на свои деньги.
— Зачем нужно это общество, если вы постоянно видите, как уходят другие? — спрашиваю я его.
— Но ты же все равно ждешь, надеешься и живешь, как приговоренный к смерти, — отвечает он, прижимая большим пальцем к указательному ватку: только что у него взяли кровь. — Понимаете, жизнь делится на до и после. Среди нас много одиноких. Ну, сын позвонит, спросит: «Пап, как ты там?», и все — у него своя семья, свои проблемы. А ты доживаешь жизнь в постоянном моральном напряжении.