А догнать похитителей ему скорости плаща не хватило. Поэтому Наромарт вернулся и правильно сделал. Но тут ему тоже не до моих размышлений было, он со спутниками сначала решал, как организовать преследование, потом Йеми про мир выспрашивал. До города добрались — оказалось, детей оттуда уже увели. Опять погоня, потом — лавина в горах, ранение Мирона, встреча со жрецами иной веры. К счастью, вера оказалось схожей, и Наромарт с ними поладил.
Обилие новых впечатлений всегда ведет к тому, что некогда серьезно обдумать увиденное. Поэтому, я со своими вопросами к Нару не лез, не к спеху. Не до обмана ему — ну и ладно. Зато у этих священников я встретил в чем-то подобного себе, Стража обители. Он не клинок, но тоже не живой и разумный. Раньше такие мне не попадались. Пообщались мы с ним с огромным удовольствием. Именно пообщались, а не «побеседовали», "беседой" у нас, Блистающих, совсем другое называется.
Я очень давно подозревал, что кроме нас должны существовать и другие разумные не живые. В самом деле, живых разумных великое множество: люди, эльфы, гномы, кобольды, гоблины, грибоиды, геониды… Даже драуки — и те разумные. А неживых — только мечи? Такого не бывает. Но сколько я не путешествовал по разным землям — никто мне не встречался. Не мёртвых, извините, в счёт не беру: прежде чем таким стать, по всякому, надо прожить жизнь. Хотя, очень уж сильно удивляться этому не стоит: разумных клинков я за всё время своего существования встретил не больше трёх десятков. Эрлант — не Кабир. А вот когда Наромарта вынесло за пределы своего мира — тут-то мои предположения и подтвердились.
Сначала была главная башня замка лорда-вампира. Впрочем, назвать её разумной — это изрядное допущение. Ум-то у неё, конечно, был, только вот, как говорят живые, сошла она с ума очень давно и, похоже, безнадёжно. Всякое желание общаться с ней исчезло сразу после знакомства — и, наверное, навсегда. Вернуться в эти страшные места, где каждый камень жаждет крови… Нет уж, спасибо.
Зато Страж — совсем другое дело. Понять его, правда, тоже было нелегко, очень уж отвлеченными, даже на мой взгляд, были его мысли, но всё же мы быстро поладили. Оно даже не стало предупреждать живых обитателей убежища о том, что я обладаю разумом. Зачем? Человеческие судьбы, человеческие интриги и даже человеческие боги — слишком далеки от нас, неживых. Это оно понимало, наверное, даже лучше меня, у него с самого начала был уклон в мистику.
В самом деле, как появляемся на свет мы, неживые, но разумные, не знает никто. Маги думают, что наш разум — результат их волшебства. Ха. Наложит на меч чары — это не сложно, это они умеют хорошо. Но если кто-то захочет сотворить разумное оружие… Ни один маг не скажет, сколько неудачных попыток предшествовало удачной. Если удачная вообще была. Никто не любит признавать свои поражения — ни люди, ни Блистающие.
Боги… Может быть, может быть… Они существуют, это я знаю точно, сам дважды наблюдал, как Элистри являлась к Наромарту. Вот только какое отношение они имеют к нам — загадка. Во всяком случае, слышать о том, чтобы среди Блистающих существовали священники мне не доводилось. Кстати, Страж тоже ничего на этот счёт не знал. Точнее, не знало…
Беда прямо… Мы, не живые, пола не имеем. Как бы не появлялись на свет, но то, что не размножаемся — это совершенно точно. Рождаются те, кто потом живут. Мы — именно появляемся. И, тем не менее, кто-то из нас, общаясь с живыми, упоминает о себе в мужском роде, кто-то — в женском. Так уж издавна повелось. Но Страж оказался оригиналом — просил обращаться к себе в среднем роде. Логика в этом есть, но непривычно. Первое время я всё время сбивался, потом, вроде, приспособился, но, видно, не до конца.
Рассказал он мне много интересного. И про этот мир, и про изонистов, и Империю. Точнее — про Империи. Кроме Моры есть здесь ещё одна великая Империя — Чиако. Враждуют они между собой ни на жизнь, а насмерть. Но, что интересно, порядки и там и там во многом схожие. Нигде не любят не людей, нигде не любят изонистов, нигде не любят магов и везде в силе инквизиторы. Ладно Йеми, он в этом мире родился, ему это странным не кажется. А вот Мирон наверняка бы заинтересовался к чему бы это, если бы знал. Но Чиако далеко, к похищению детей, похоже, никакого отношения не имеет, вот об этой Империи разговора и не заходит.
Обсудили мы со Стражем и похищение детей. Оказывается, оно похитителей ощущало — далеко, почти на пределе своих возможностей. Мне бы такую чувствительность. И ещё бы умение мысли читать, как оно. Постижение — вовсе не возможность залезть в чужие мозги. Всё гораздо сложнее. Мысли и эмоции Наромарта мне немного доступны, но больше — ничьи. Да и в его мыслях я вовсе не как у себя дома. У Стража же всё не так. Оно кому хочешь разум наизнанку вывернет. Но могуществом своим пользуется очень редко — только для охраны убежища. Поняв, что люди где-то далеко ничуть не интересуются приютом изонистов, оно утратило к ним всякий интерес. Но то, что цель их путешествия — Толиника, понять успело.
Глава 13
В которой герои идут по следам похитителей.
Нам то что, мы в тепле и уюте,
И весь вечер гоняем чаи,
Лишь бы те, что сейчас на маршруте,
Завтра в лагерь спуститься смогли.
Валдис Ирмантасович Гаяускас, как и подобало советскому интеллигенту, с большим почтением относился к работам доктора Бенджамина Спока и старался по возможности применять его рекомендации по воспитанию детей на практике. Конечно, в полном объёме это было нереально: доктор Спок писал свою книгу в свободном мире, а скромного вильнюсского музыковеда от этого мира отделял железный занавес. Но тот, кто хочет — ищет возможности. А кто ищет, тот всегда найдет.
Например, Валдис Ирмантасович никогда не пытался подавить увлечений своих детей, хотя зачастую эти увлечения причиняли семье немалые хлопоты. Лучше помучаться некоторое время, чем спустя годы выслушивать остатки детских обид: "а вот хотелось мне заняться тем-то и тем-то, да вы с мамой тогда не разрешили…"
Вот и идея двенадцатилетнего Балиса, что он будет по утрам бегать кроссы, хотя и не вызвала у родителей восторга, но получила полное право на воплощение в жизнь. Каждый вечер, кроме субботнего, мальчишка заводил будильник, а утром торопливо одевался и выскакивал на улицу, стараясь не шуметь, хотя и знал, что родители всё равно услышат и проснутся. Такая уж родительская доля: чувствовать всё, происходящее со своими детьми.
В конце сентября в Вильнюсе вдруг испортилась погода. Резко похолодало. Проснувшись утром, Балис услышал, как в окно барабанит дождь, судя по звуку — сильный и зарядивший надолго. Меньше всего хотелось выбираться из-под теплого одеяла. "Может, поспать ещё?" — мелькнула мыслишка. "Холодно, сыро", — тут же прибежала за ней вторая. Мальчишка понял, что либо их надо немедленно гнать, либо срочно переводить стрелку будильника, отсчитывающего последние мгновения перед тем, как своим стрекотанием взбудоражить всю квартиру.
Вспомнился весенний разговор с дедом, в котором внук впервые признался, что хочет стать военным моряком. Вопреки ожиданиям, горячего одобрения этой идеи он не услышал. Вместо этого дед стал объяснять ему, как трудно бывает заставлять себя делать то, что не хочется. То, что трудно и неприятно. Каждый день, раз за разом. Не видя в этом смысла, не понимая необходимости. А без этого — нет ни солдата, ни офицера.