— Если не сказал, значит можно, — уверенно сделал вывод Йеми.
Воду налили в небольшую глиняную плошку, которую Мирон осушил в три глотка. Утолив жажду, Нижниченко сразу почувствовал прилив сил. В глазах больше не мутилось, мысли прояснились. Однако, попытка повернуться на бок снова отозвалась резкой болью.
— Да лежи ты спокойно, — возмутился Балис. — У тебя, между прочим, ребра сломаны и левая нога.
— Неслабо. Это я так под лавину попал?
— А то… Радуйся, что башку не проломил.
— Чему тут радоваться-то? Будем теперь хромать с Наромартом на пару. Он — на правую ногу, я — на левую.
— Не болтай ерунды, — Гаяускас постарался придать своему голосу максимальную уверенность. — Тут знаешь, как лечат? Молитву пошепчут — и зарастает, как на собаке. Вон у тебя висок рассечен был, а сейчас даже шрама не осталось. Потрогай, убедись. Так что, завтра Огустин придет, молитву прочтет, и будешь бегать не хуже, чем раньше.
— Ну, хорошим бегуном я никогда не считался… Пусть лучше Сашка бегает, а мне бы ходить без проблем — и то хорошо.
— Никаких компромиссов! Ты должен верить, что будешь таким же здоровым, как раньше. Иначе молитва не подействует.
— Что-то ты, Бинокль, сразу таким религиозным стал? С чего бы?
— Почему — религиозным? За богов местных я тебя агитировать не буду — не видел их пока что. Но вот то, что они называют «молитвой» — работает. И отлично работает. Я ж говорю, голова у тебя была в крови, а теперь — целехонька.
— Ладно, — уступая напору друга, согласился Мирон. — Бегать — так бегать, танцевать — так танцевать. А где Наромарт?
— Увидел, что ты в порядке и пошел с местными священниками о богах беседовать. Наверное, засидятся допоздна.
— Ага… — в голове ещё шумело, но аналитик упрямо пытался анализировать полученную информацию. — Священник — это который Огустин?
— Он самый.
— Ясно. Ну, а раз так, то докладывай.
— Что докладывать? — не понял Балис.
— Всё, и очень подробно. Начиная от того момента, как мы попали под лавину.
"Ну, раз выспрашивает, значит, и вправду пошел на поправку", — обрадовался Балис. А вслух сказал:
— Да тут особо и говорить-то не о чём. Одного мула убило камнем, одному ноги переломало, пришлось добить, чтобы не мучался. Последний мул и лошадь унеслись невесть куда. Только ушастый остался.
— Он у меня умный, — вклинился в разговор Йеми.
— Ага, как Конёк-Горбунок, — прокомментировал Гаяускас на русском языке и продолжил: — Мы все отделались лёгким испугом: синяки да царапины… Ерунда, в общем… А вот тебя здорово приложило: нашли мы тебя без сознания, да и нога левая выглядела так, что смотреть было страшно. Хорошо хоть, переломы были закрытые. Наромарт сказал, что тебя нужно в госпиталь, только откуда его здесь взять. И тут Йеми очень вовремя вспомнил, что тут неподалеку тайное убежище этих самых изонистов. Короче, наложили шину, как могли, соорудили носилки, и потащили тебя сюда. Часа три, примерно, добирались. Сам понимаешь, по горам, да ещё с носилками.
— А вещи наши?
— Вещи на ушастого навьючили, он силен, как битюг. Да и не так уж и много у нас вещей-то было.
— Так, значит, мы у изонистов. И что вы им сказали?
— Да они особо и не расспрашивали. Изложили им основы легенды про путешествующих ольмарцев, они и поверили.
— А чего сами они тут делают?
— Это уже к Йеми…
— Как бы получше объяснить… Во-первых, последователи Иссона должны время от времени заниматься самосовершенствованием в каком-нибудь уединенном месте, где не отвлекают мирские заботы и соблазны. Вот и устраиваются такие вот обители. Ну а, во-вторых, в них находят приют гонимые и другие нуждающиеся в помощи.
— И кто тут живет?
— Вообще, интересные люди, — усмехнулся Балис. — Старший тут этот самый Огустин, он мне чем-то деда напоминает. Старый уже, но в форме. Это он тебя молитвами лечил. Потом девчонка молодая, представляешь, тоже священник. И ещё мужик по прозвищу Битый — что-то типа зампохоза.
— Завхоза, — уточнил Женька.
— Кажется, в наших монастырях это называется ключарь, — припомнил Нижниченко.
— Ты хотел сказать — ключник? — переспросил Гаяускас.
— Нет, именно ключарь. Впрочем, не важно, как назвать. И всё, никого больше?
— Точно не скажу. Тут во дворе восемь таких хижин. И ещё несколько в глубине, за храмом.
— В хижинах за храмом живут только постоянные обитатели приюта, — объяснил Йеми. — А в тех, что во дворе — временные, вроде таких, как мы. Думаю, что мы здесь не единственные гости.
— Понятно. Плохо дело, — подвел итог Мирон.
— Почему?
— По многим причинам. Во-первых, мы упустили бандитов, укравших Риону. Упустили капитально: у них уже полдня форы. Будь я здоров и будь у нас лошади и мулы — и то не факт, что мы бы смогли их догнать. А я неизвестно когда встану на ноги, да и не думаю, что здесь нас специально ожидают пять скакунов.
— Ни лошадей, ни мулов здесь мы, скорее всего, не получим, — подтвердил Йеми. Настроение у него было припоганейшим: Мирон только что высказал именно ту мысль, которую кагманец упорно гнал от себя последние несколько часов. Похитители Рионы с каждой минутой уходили всё дальше и дальше, а он ничего не мог с этим поделать.
— Едем дальше. Предположим, хозяевам здешним и вправду достаточно того, что вы рассказали. А вот гости наверняка будут полюбопытнее. А у нас легенда совершенно не проработана, не до этого было. Что им рассказывать будем? Ведь на первом же вопросе засыплемся.
— Почему это — засыплемся? — не согласился Женька.
— Потому что не договорились, что именно будем отвечать. Мы ведь должны рассказывать одно и то же. А у нас только роли расписаны, легенды никакой нет совершенно. Балис, они хоть спрашивали, что мы в горах забыли?
Морпех отрицательно покачал головой.
— Святые люди, — мечтательно произнес Нижниченко. — Свались им на голову непонятно кто непонятно откуда — а они лечат, в дом пускают, ещё, наверное, накормят, напоят, и обогреют.
— Накормят, и напоят, и обогреют, можешь не сомневаться. Они идут тем путем, которому учил Иссон. Что тебя удивляет, Мирон? Как бы ты сам поступил на их месте?
— Прежде всего, я бы постарался узнать о встречных как можно больше.
— Зачем им это? Ты говоришь, как человек, который лезет в чужие секреты, а потому имеет и оберегает свои. А у них секретов нет. Они просто живут, ничего не скрывая. Поэтому, какая им разница, кому оказывать помощь? Зачем им знать что-то сверх того, что человек расскажет о себе сам?
— А если придёт разбойник, скрывающийся от погони?
— Рано или поздно погоня всё равно его настигнет. Ты думаешь, такой человек просидит всю жизнь за этими стенами?
— А если просидит? — снова вмешался Женька.
— Пожизненное заключение — весьма жестокое наказание.
— Скажете тоже, — не согласился мальчишка. — Заключение — это тюрьма. Камера, решетки… А тут…
— Заключение — это лишение свободы, Женя, — очень серьезно ответил Йеми. — Заключенный не может по своему желанию покинуть узилище, в которое ввергнут. А какие в этом узилище стены и есть решетки на окнах… Поверь, это неважно. И те люди, о которых мы сейчас говорим, чувствуют это очень сильно.
— В твоих словах есть резон, — согласился Мирон. — Ну, а если сюда проберется лазутчик? Ведь ты рассказывал, что в Империи изонисты преследуются.
— Служители Иссона мирные и неагрессивные. Но это не значит, что они беззащитны. Если бы мы шли сюда со злом, то здесь узнали бы об этом, когда мы только входили в долину.
— Каким это образом?
— Расспроси об этом Наромарта, — уклончиво ответил Йеми.
— Но он же не изонист.
— Зато он — священник.
— Хорошо, — согласился Нижниченко. — Придет Наромарт — спрошу. А пока достаточно и этого. Но будут ли остальные обитатели этого монастыря такими же не любопытными?
— На это рассчитывать не стоит. В приюте можно встретить самых разных людей.
— Значит, надо приготовиться к общению с ними. Продумать ответы на самые вероятные вопросы и держаться общей линии.
— Я-то могу ничего не знать, — усмехнулся Йеми, — ведь я — только проводник.
— И я, — подхватил Женька, — я ведь — только слуга.