Последствия «беспорядочного перебазирования» тов. Хаустов описывает с бесстрастной точностью:
«Вечером 22.6.41 г. была поставлена задача срочно перебазироваться на аэродром Платоне, на расстояние 295 километров (судя по карте, между Кармелавой и Платоне 170 км по прямой. – М.С.). Из-за недостачи транспорта в Кармелава были оставлены: склады ГСМ – 2,5 б/заправки, [патроны] – 4 б/комплекта, бомбы – 2 б/комплекта (т.е. горючее было оставлено полностью, боеприпасы – почти полностью), осталось маскировочное имущество и стартовое… Отсутствует автотранспорт вне части, обслуживавшей эскадрилью в Каунас, использовавшийся для эвакуации семей начсостава: 2 «пятитонки», 1 автобус пассажирский, 4 «полуторки», 1 легковая М-1 и прочие спецмашины.[7]Всё имущество НЗ части, кроме вывезенного на площадку Кармелава, осталось на месте (т.е. на основной базе в Каунасе. – М.С.), как то: кухни на автошасси – 12 шт., продсклад, вещевой склад, оружейный склад, бензосклад… Имеется в настоящее время: ГСМ – авиабензин Б-78 7 тонн (примерно 20 заправок для одного «мига»), авиабензин Б-70 2,5 тонны, автогорючее 3 тонны, один боекомплект боеприпасов на 8 самолётов…»
На базовом аэродроме 15-го и 31-го авиаполков в Каунасе (там, где накануне войны оставалась одна эскадрилья 31-го ИАП и некоторые подразделения 15-го ИАП) порядка было ещё меньше. Свидетельствует Александр Ефимович Шварёв:
«… В ночь с субботы на воскресенье 22 июня я ночевал у друзей из 31 ИАП (автор воспоминаний был лётчиком 31-го ИАП, но незадолго до начала войны его перевели в новый формирующийся 236-й ИАП командиром звена. – М.С.). Слышим около 4 утра – стрельба зениток (вместо сигнала боевой тревоги. – М.С.). До этого проходил слух, что будут учения. Мы так и решили сразу, что начались учения. Но с нашего дома был виден Каунасский аэродром. Рядом с аэродромом располагался мясной комбинат. И я вдруг увидел зарево и говорю: «Братцы, это не учения, смотрите, ангар горит».
Мы быстро оделись и побежали на аэродром. Никого из начальства нет (здесь и далее подчёркнуто мной. – М.С.). Ангар горит. Мы, кто прибежал, успели выкатить оттуда самолёты. Сели в самолёты, и командир звена Волчок приказал: вылетай за мной! Мы стали вылетать парами… В середине дня пришло начальство… Мы вылетали на отражение атак противника, «на зрячую» (т.е. по цели, видимой в небе над аэродромом. – М.С.) сделали ещё 3 вылета… В этот же день оставшиеся лётчики и техники, в том числе и я, на полуторке были отправлены в Ригу…» (93)
Схожую картину событий мы находим и в мемуарах (впрочем, весьма «олитературенных») Б. В. Веселовского:
«…Дремоту нарушил сильный грохот. Я приподнялся. В большом окне занималась заря воскресного утра 22 июня 1941 года. На травянистом лётном поле, поседевшем от росы, я увидел воронки, как пунктир перекрывшие весь аэродром (действие происходит на аэродроме Каунас. – М.С.) … Огромный пожар пылал на территории 15-го полка. Неожиданно появились на небольшой высоте четыре тройки бомбардировщиков «Хейнкель-111» в сопровождении «Мессершмиттов». Как могли, мы прижались к основанию кювета. Разрывы бомб покрыли лётное поле…
От проходной и караульного помещения к небольшой роще убегали красноармейцы и несколько техников. Мы решили добираться поодиночке до уцелевших самолётов и пытаться взлететь по краю аэродрома. Основное лётное поле было всё в воронках… Я кинулся в сторону штаба полка, где на стоянке виднелся истребитель И-16. Машина оказалась цела. На счастье, мне попался красноармеец из охраны, не успевший убежать. По моему приказу он побежал за парашютом, а я кинулся к автостартёру, надеясь возле него найти водителя. Он был на месте. Всё складывалось удачно. Мы подъехали к самолёту. Запыхавшийся красноармеец принёс парашют, поясняя: «Никого не было там, пришлось ломать дверь».
Соединив храповики стартёра и двигателя самолёта, я полез в кабину. Только я собрался подать рукой команду на раскрутку, как дверка автомобиля распахнулась, выскочил водитель и бросился в сторону кювета. Взглянув вверх, я всё понял. Над головой шла группа бомбардировщиков. Пришлось последовать примеру водителя. Аналогичные попытки запустить двигатель истребителя повторялись дважды. Наконец винт завращался и мотор заработал… Оказавшись в родной, привычной стихии, я почувствовал себя уверенно. Взглянув на красные черепичные крыши, я развернулся на Кармелаву…» (94)
Скорее всего, с воздушными боями в районе Каунаса связан и эпизод, отмеченный в истории немецкой истребительной эскадры JG-53. 22 июня 1941 г. штабное звено (4 самолёта) группы III/JG-53 заявило 6 сбитых в течение пяти минут (с 16.43 по 16.48) советских самолётах, идентифицированных как И-17 (обычное для начала войны немецкое обозначение МиГ-3). (367) Группа III/JG-53 базировалась в районе Сувалок, действовала на стыке Западного и Северо-Западного фронтов и в этой зоне могла встретиться только с «мигами» из состава 15-го или 31-го авиаполка. А в упомянутом выше докладе «Итоги боевой работы 15-го ИАП по состоянию на 27 июня» отмечены и пять сбитых в воздушном бою «мигов», и пять погибших в воздушном бою лётчиков… (84)
Дальше других частей 8-й САД от линии фронта, на аэродромах Кейданы и Макштава, базировался 61-й ШАП. Начало войны застало этот полк «без головы» – командир полка подполковник Мамушкин и четыре комэска убыли в Воронеж за получением новейших на тот момент штурмовиков Ил-2. К 22 июня пять «илов» перегнали на аэродром Вильнюса, где они и были брошены (скорее всего, так и не выполнив ни одного боевого вылета). О боевых действиях 61-го ШАП (а на его вооружении, напомню, числилось 60 «чаек» И-153) в первый день войны найти конкретную информацию не удалось. 23 июня никем не управляемый полк перебазировался на аэродромы Скварбай и Двинск, затем большая часть перелетела в Платоне и Ригу. Командование и личный состав 61-го ШАП «воссоединились» лишь 26 июня в Двинске. Несколько забегая вперёд, отметим, что всего за 9 дней, с 22 июня по 1 июля, 61-й ШАП выполнил 123 боевых вылета, т.е. порядка двух вылетов на один самолёт. (95)
В завершение рассказа о боевых действиях 8-й САД в первый день войны хотелось бы найти следы действий командира дивизии. Как выше уже было отмечено, боевых приказов, распоряжений и оперативных сводок штаба 8-й САД за 22, 23, 24 июня обнаружить не удалось. Единственное, что я могу предложить читателю, это ещё один фрагмент из книги Веселовского:
«В расположении нашей эскадрильи откуда-то появился командир полка Путивко. Его приказ был краток: «Оставшемуся в живых личному составу (в живых и даже не раненых осталось 200 человек из 205. – М.С.) полка индивидуально, кто как сможет (здесь и далее подчёркнуто мной. – М.С.), добираться в Ригу, в штаб округа». Вместе с однокашником по училищу лейтенантом Пылаевым я направился в сторону Кармелавы на шоссейную дорогу Каунас – Шяуляй – Рига… Воздух то и дело оглашался рёвом немецкой авиации, несущей смертоносный груз. Не было видно в небе наших самолётов (автор мемуаров, как никто другой, должен был знать причину этого отсутствия. – М.С.) …
Вскоре нас обогнала «эмка» и остановилась. Дверца открылась, и нас окликнул командир нашей дивизии полковник Гущин. Он расспросил нас о положении дел в полку. На наш вопрос, как дела в других четырёх полках дивизии, ответил:
– Ничего, Веселовский, не знаем. Ни с кем нет связи (и это сущая правда, штаб ВВС фронта также не мог связаться с командиром 8-й САД, на легковой машине несущимся в какую-то «Ригу». – М.С.). Вас с собой взять не можем. Видишь, машина набита битком.
7
Уже днём 22 июня из Каунаса бежала вся военная, гражданская и партийная власть (штаб 11-й армии, правительство советской Литвы и ЦК литовских большевиков). В течение двух дней – немцы вошли в Каунас лишь вечером 24 июня – в городе шли уличные бои между вооружёнными отрядами литовских националистов и разрозненными подразделениями отступающих по мостам через Неман частей Красной Армии; в такой ситуации эвакуация семей начсостава была не столько вывозом домашнего скарба, сколько единственным способом спасения жизней женщин и детей.