Если бы Тим знал, что на собеседовании будет не Вася Щёлок, а Дрейк, то наплевал бы на все договорённости. Более того, он до сих пор удивлялся, как не умер на месте от разрыва сердца, когда за его спиной знакомый до темноты в глазах голос сказал: — Доброе утро. У вас закурить не найдётся?
Однако ж не умер и даже каким-то чудом устроился на работу, получив мазохистское право почти ежедневно видеть фантом самого большого счастья, которое когда-либо переживал в своей невзрачной жизни.
Теперь, наверное, не будет и этого. Тим машинально обхватил колени. Потому что сон оказался разделённым, потому что это открылось, потому что они оба помнят такие подробности, которые двое мужчин в принципе не должны знать друг о друге. И значит, приятельству нет места, а уж чему-то большему… Губы Тима исказила кривая ухмылка. Реальность — не сон, тут тебе в лучшем случае просто набьют морду. Да и хрен с ним, с бо́льшим, ему за глаза хватило бы одного знания, что остался на белом свете человек, которому он важен. Или мог бы быть важен, сложись обстоятельства немного по-иному. Тим привык довольствоваться малым и никогда бы не попытался претендовать на что-то ещё — даже на невинные пятничные посиделки в баре. Но кого волнует его «бы»?
Раздумья сделались чересчур тягостными, и Тим с кряхтением поднялся на ноги.
— Сейчас, Белка, — повторил он. — Закинем пельмени, а пока они будут вариться — искупаем тебя. Поужинаем и на боковую, да?
Щенок тоненько тявкнул, с энтузиазмом виляя хвостом. Он ещё не успел выучить слово «купаться».
***
Пузатый аэробус точно по расписанию унёс Анну к далёким южным морям. Я отвёз её в аэропорт таким ранним утром, которое правильнее было бы назвать поздней ночью, поэтому вернувшись домой завалился досыпать и продрых почти до самого обеда. Как следствие, встал с чумной головой и зверским аппетитом. На скорую руку состряпал яичницу и тарелку бутербродов, заварил кофе и убрёл со всем этим богатством на балкон. Планы на день виделись очень смутно: по сути, кроме поездки за продуктами, заняться было категорически нечем. Однако я оптимистично решил заранее не расстраиваться, и через какой-то час мне позвонил Дима. Походил вокруг да около, а потом заговорщицким шёпотом предложил вечером получить дозу эстетического удовольствия на шоу в «Хайяме».
— Опять жену с дочкой на деревню к тёще отправил? — поддел я его.
— Они сами внезапно решили отправиться, вон вещи собирают. Так что, ты в деле?
Ну, тусовка в «Хайяме», в принципе, неплохой вариант.
— В деле. Как всегда, в семь у входа?
— Угу, но если буду опаздывать, то заходи без меня. Хрен его знает, какие там, в деревне, сейчас дороги.
— Лады.
Дима успел вовремя, однако я милосердно не стал подкалывать его по поводу крыльев, на которых он летел обратно в город. Мы удачно заняли места почти у сцены, заказали по «Джонни Уокеру» и приготовились получать эстетическое удовольствие.
К середине шоу я почувствовал, что по эстетике со мной случился передоз. Нет, девушки были выше всяких похвал, но от пульсирующей светомузыки в моём левом виске поселился маленький человечек с дрелью, и чем дальше, тем настойчивей он пытался просверлить в черепной коробке непредусмотренное природой отверстие. Гадская мигрень окончательно переборола меня перед самым финалом выступления, заставив ретироваться в относительную тишину и ровное освещение сортира. Я умылся холодной водой, немного приглушившей болезненную пульсацию, и понял, что высидеть обычную норму — за полночь — уже точно не смогу. Вот так и наступает старость.
— Слушай, ты такое пропустил! — с горящими глазами обрадовал меня Дима, когда я вернулся к нашему столику.
— Даже не сомневаюсь, — я сделал знак девушке-официантке в фривольном костюме зайчика. — Счёт за мою выпивку, будьте добры.
— Андрюх, ты чего? — такого финта ушами Дима от меня никак не ждал. — Ещё одиннадцати нет.
— Старею, Димон, — доверительно сообщил я ему. — Закадри какую-нибудь тёлочку за меня, ок?
— Да иди ты со своими шуточками, — обиделся Дима. — Какие тёлочки? У меня, между прочим, жена и дочь.