— Теперь ты — пристав ткнул пальцем в сторону отставника.
— Младший унтер-офицер Никодимов, Вашеблагородие! — вытянулся тот — Второй Пехотный Софийский Полк.
— Уволен почему?
— На учениях передком орудийным придавило, нога срослась плохо — погрустнел унтер — списан вчистую…
— Рекрутов учить доводилось?
— Так точно, доводилось.
— Значит справишься. В тех местах, куда вы поедете, пошаливают. Поэтому есть указание организовать в деревнях ополчение. Ты должен дюжину мужиков, а лучше парней молодых, обучить обращению с оружием…
— Это что же, нас в казаки запишут? — подал голос староста.
— Нет, останетесь вы крестьянского сословия. Просто в каждой деревне будет отряд самообороны, для защиты от бандитов тамошних, как их… хухузов. А захочешь в казаки, так иди в Круг, бей шапкой о землю, решит атаман — будешь казаком. Там казачество новое, людей принимают.
— Ваше Благородие, а как мне учить-то, на словах я все объясню, но надо же и винтовку в руках подержать, а откуда у нас в деревне винтовка возьмется? — заволновался Никодимов.
— Пойдешь во двор, у моих в бричке получишь берданку и патроны — объяснил пристав — на обучение хватит. А уже там, на месте, как покажешь тамошнему начальству, что люди обучены, так и получишь оружие и припас к нему. Вам вообще много чего дадут от казны. И смотри у меня, не дай Бог узнаю, что браконьерством занялся! Все, иди, да расписаться за полученное не забудь.
— А с тобой, Иван Перепелицын, мы сейчас поговорим о незаконной порубке казенного леса.
— Почему казенного, Вашеблагородие? Ведь он барону Бергу принадлежит…
— Барон эти земли давным-давно заложил. А казна все это выкупила, так что имеем мы порубку государственной собственности!
— Ну надо же, на пустом месте нашел — подумал Завьялов. — Я о той порубке и не слышал, а староста сам проболтался. А то, что лес казенный, а не какого-то баронишки, поднимает размер мзды, которую я сейчас с них сдеру. Есть, есть в этой жизни справедливость!
Глава 8
1914 г.
Санкт Петербург.
Император Николай Второй просматривал утреннюю прессу. Французские печатные издания вышли с аршинными заголовками: Восстание в Польше! Освобождение от векового рабства! Не дадим задушить свободу! Британские заголовки были меньше размером и сочились злорадством: Русский медведь сел в лужу! Россия не может подавить восстание в Польше! Вся Варшава вышла на митинг! Немецкие газеты обсуждали заседание рейхстага, новый бюджет и поездку Кайзера в Гамбург. О беспорядках в соседних странах писали мелким шрифтом внизу полосы. Российские газеты соблюдали на эту тему полное молчание, как будто ничего и нет. Никакой цензуры — просто грамотная работа с хозяевами и редакторами. В Австрийских газетах подобного единодушия не наблюдалось. Венские были полны панических воплей: Что же это делается? Куда смотрит правительство? Пражские газеты обещали своим читателям скорые перемены, и не в лучшую сторону. Венгерские хором кричали: Доколе! Братья славяне восстали, а чем мы хуже? Вспомним славный сорок восьмой год!
Николай отодвинул стопку газет и открыл папку с донесениями. В Варшаве все спокойно, демонстрации проходят организованно, тех, кто впадает в ажиотацию, быстро успокаивает полиция. Передача функций управления тоже идет без сбоев. Не удивительно, столько лет готовились! В Кракове восстание серьезного сопротивления не встретило. Австрияков аккуратно разоружили и отправили восвояси. Чешские части отправлялись домой так же без оружия, немногие сопротивляющиеся австрийские офицеры были быстро нейтрализованы. Венгерские гонведы, напротив, грузились в поезда со всем оружием и снаряжением. Здесь непонимания тоже не возникало.
1914 г.
Окрестности г. Краков.
Шоссе пересекало небольшой городок и дальше шло по полям, скрываясь за невысоким холмом. Обочины были в беспорядке заставлены повозками и автомобилями, вокруг суетились солдаты в русской форме с двухцветными, красно-белыми повязками на рукавах. Поодаль стояла группа офицеров, с такими же повязками и о чем-то громко спорила. Из-за крайнего дома вышли две женщины и решительно направились к офицерам. Разговоры стихли, все обернулись к подходящим дамам. Вернее к первой — высокой и худой женщине в когда-то роскошном, но уже лет двадцать как вышедшем из моды платье. Вторая, шедшая чуть позади, молодая и смешливая девица, была явно служанкой.