Сифилитик и анархист
В моём детстве наш дом периодически посещали всякие странные личности, которых приводил мой дядя. Так, один раз к нам приходил юноша, больной сифилисом, и после этого стирали гостевое полотенце и делали уборку. Когда этот юноша был у нас в гостях, мне запретили выглядывать из комнаты, чтобы с ним не столкнуться, но я всё равно выглядывала, потому что хотела посмотреть, провалился ли у него нос. Нос был на месте. В другой раз у нас жил анархист из Германии. Это был очень красивый молодой человек романтической наружности, и я с интересом рассматривала его, когда встречалась с ним в коридоре.
В семнадцать лет я пошла на ноябрьскую демонстрацию, и как-то так получилось, что мне в руки сунули чёрное знамя анархии, и я какое-то время шла с ним во главе колонны. И вообще идеи анархизма оказались мне интересны и симпатичны. А вот с сифилисом больше сталкиваться не приходилось.
По телефону
В своё время мы обзвонили с Юлькой полгорода по поводу унитазов. Мы звонили наугад и спрашивали: «Вам унитаз нужен?» – «Не нужен!» – обычно злобно отвечали на том конце провода. «Сейчас приедем и заберём!» – говорили мы с Юлькой и ржали как лошади. Но в то время уже стали появляться определи- тели номера, и один раз нам перезвонили через пять минут и спросили: «Ну и чего не забираете?»
Ещё мы регулярно звонили Вове и Мише. Это были два парня с Юлькиной дачи в Мшинском, братья. Вова – старший, а Миша – младший. Мы звонили им и вульгарно-томными, нарочито низкими голосами спрашивали: «Ну, как дела?» – как будто мы с ними были старинными приятелями. Они не знали, кто им звонит, но узнавали нас по голосам и говорили: «А, овцы, это опять вы!» или «Овца, привет, что-то ты давно не звонила». Так продолжался наш роман по телефону, наверное, год. Было интересно, а с нынешними кавалерами и поговорить не о чем.
Дурные привычки
В двенадцать лет я решила стать алкоголиком. Я начала втайне от родителей покупать на свои карманные деньги в аптеке настойку овса и пить её. Как-то ночью мамы не было дома, и я села за её секретер, достала настойку овса, открыла свою тетрадь и принялась писать стихи. Я напилась пьяная и заснула, уронив голову на свои черновики. По моему мнению, все настоящие поэты так делали: напивались и писали стихи, а потом отрубались, уронив голову в рукописи. На следующее утро у меня болела голова, а стихи, написанные ночью, показались мне не слишком удачными.
Кроме того, однажды я решила попробовать дышать клеем. Я взяла тюбик клея и полиэтиленовый пакет, залезла с ними под одеяло, но, к сожалению, слишком сильно нажала на тюбик, и весь клей выдавился мне на чёлку. Пришлось выстригать, притом для этого надо было незамеченной для всех пробраться ночью с ножницами в ванную. Лишние вопросы мне явно были не нужны. Но всё удалось, а я потом лежала в кровати и думала: получилось у меня хоть что-нибудь надышать или нет? Внимательно смотрела на цветы на шторах, и они немного пульсировали.
За молоком
Больше всего я люблю раннее утро и щебет птиц. И дорогу по сельскому шоссе к молочной бочке. И звук, с которым наливают молоко в бидоны. А потом несёшь бидон домой по пустому шоссе, и такая лёгкость в теле, что хочется бежать вприпрыжку, но боишься расплескать.
Цыгане
Однажды мы с моим приятелем Митей поехали в табор к цыганам в Пери. Митя очень увлекался цыганами и писал про них роман, а меня он просто взял с собой, чтобы я посмотрела, как живут цыгане. Митя предупредил меня, что надо сделать вид, будто я хочу, чтобы мне погадали, иначе для цыган будет непонятно, зачем я приехала. Я согласилась. Мы пришли в богатый каменный дом в цыганском посёлке. Там было много детей, был включён телевизор. Нас посадили за стол, угощали. Специально для нас показали на видеокассете запись цыганской свадьбы. Потом пожилая цыганка отвела меня в другую комнату и стала мне гадать на маленьком зеркальце. Помню, что она сказала мне: «ты полдоли сирота» и «ты простая, ты не хитрая». Я заплатила ей за это триста рублей.