Впрочем, это было неважно, потому что Мышка быстро перебиралась в корзину с грязным бельем, стараясь при этом не наступать на пол. И облегченно выдыхала. В корзине безопасно, хоть она и стояла на полу. Лава не могла ее сжечь: корзина была сделана из титана, а Мышка знала, что титан не плавится. Она была умным ребенком — умнее всех своих знакомых сверстниц.
Сидя в корзине для белья, девочка ждала, пока вулкан не перестанет извергаться. Когда лава застывала и покрывалась коркой, ходить по земле снова становилось безопасно. Только тогда Мышка выбиралась из корзины и возвращалась на край ковра — играть с Мистером Медведем и куклами.
Иногда Мышке казалось, что ее прозвали так именно за привычку надолго исчезать в своей комнате — «тихо, как церковная мышь», как говорил отец — и играть там целый день.
Трудно сказать, какая версия правильная.
Но одно было ясно.
Мышка любила свое прозвище, пока не появилась Фальшивая Мама. А после этого уже не любила.
Сэйди
Я сижу на полу в вестибюле клиники. Передо мной стол с игрушками: он нужен, чтобы развлекать детей, ждущих приема. Темный ковролин подо мной тонкий, дешевый, весь в пятнышках, которые почти сливаются с ним. Их видно только мне, и только потому, что я совсем близко.
Я сижу за столом на полу, скрестив ноги, лицом к сортеру[12]. И бросаю пластиковое сердечко в соответствующее отверстие.
Напротив меня — девочка. У нее пара изогнутых косичек. Несколько светлых прядей волос выбиваются, падают ей на лицо и мешают, частично закрывая обзор. Но девочка не спешит убирать непослушные волосы.
Она в красной футболке. На ногах разные туфли: одна — черная лакированная кожаная «Мэри Джейн»[13], а другая — черная балетка. Их легко перепутать.
У меня затекли ноги. Вытягиваю их и принимаю позу, более удобную для тридцатидевятилетней женщины. Хочется сесть в кресло в приемной, но я не могу просто встать и уйти. Пока не могу: маленькая девочка выжидательно смотрит на меня из-за стола.
— Ходи, — приказывает она, странно улыбаясь.
— Куда идти? — сдавленно спрашиваю я. Откашливаюсь и повторяю вопрос — на этот раз почти нормальным голосом. Тело затекло от сидения на полу. Ноги болят. Голова тоже.
Мне жарко. Вчера я не сомкнула глаз и теперь расплачиваюсь. Я устала и плохо ориентируюсь в пространстве. Утренняя беседа с офицером Бергом сильно подействовала на нервы. И без того паршивый день стал еще хуже.
— Ходи, — повторяет девочка. Таращусь на нее, не двигаясь с места. — Твой черед. Твой ход, — добавляет она, картавя.
— Мой ход?
Я сбита с толку.
— Да. Твой цвет красный, помнишь?
Вот только она произносит не «красный», а «квасный».
Мотаю головой. Наверное, я была невнимательна, потому что и правда не помню ничего подобного. И не понимаю, о чем она вообще говорит, пока девочка не указывает на красные бусинки на игрушечных «американских горках». Бусины ездят по холмикам из проволоки, поднимаясь, опускаясь и закручиваясь по спирали.
— А… — Я дотрагиваюсь до красных деревянных бусин перед собой. — Хорошо. И что мне с ними делать?
У девочки течет из носа. Глаза немного остекленели, как будто ее лихорадит. Я прекрасно знаю, почему она здесь. Она — моя пациентка. Пришла повидаться со мной.
Девочка надсадно кашляет, забыв прикрыть рукой рот. Маленькие дети всегда забывают.
— Надо вот так, — малышка берет своей грязной заразной ручонкой вереницу желтых бусин, перемещает их по холму из желтой проволоки и по спирали. — Вот так, — повторяет она, когда бусины наконец доезжают до противоположного края горок. Отпускает их, подбоченивается и снова выжидательно смотрит на меня.
Я улыбаюсь ей и начинаю двигать красные бусины. Но далеко продвинуться не успеваю.
— Доктор Фоуст, — раздраженно шипит из-за спины женский голос. — Чем вы тут занимаетесь, доктор Фоуст?
Оглядываюсь и вижу Джойс, стоящую, строго выпрямившись, с суровым лицом. Она сообщает, что пациент, которому назначено на одиннадцать, уже ждет меня в третьем кабинете. Медленно встаю, разминая затекшие ноги. Не понимаю, с чего мне взбрело в голову, что играть с девочкой на полу — хорошая мысль. Говорю ребенку, что мне пора работать и, возможно, мы еще поиграем в другой раз. Она застенчиво улыбается. Раньше она не стеснялась. Думаю, дело в моем росте. Теперь, стоя на ногах, я не одного роста с ней. Я на совсем другом уровне.