Пока и скрипка, и рояль, и прочее существовали для Мартона только как инструменты. Рояль заключал в себе богатства всего мира. Он журчал весенним ручейком, грезил о лунной ночи, торжественно возглашал здоровье, веселье и силу; скрипка нежно ласкала, утешала, смеялась, жаловалась, плакала, потом радовалась опять; труба возвещала поражение героев, победу атлетов, восход солнца…
А теперь перед Мартоном была фабрика инструментов. Расчлененные или собранные вместе, это все равно бездушные инструменты — на них установлена цена, и ты либо можешь их купить, либо нет. А кроме этого, ни ты, ни кто другой никакого отношения к ним не имеет.
Мартону показалось все это даже более загадочным и таинственным, чем незнакомая наука композиции. А семейство Зденко было абсолютно довольно таким свойством инструментов. Впрочем, для Мартона вся жизнь семьи Зденко представлялась таинственной, а поведение их и привычки — непонятными.
Дёрдь говорил. Мартон слушал. Голос г-на Дёрдя доносился к нему будто совсем издалека и даже прерывался иногда. «Почему мне так спать захотелось? Что все это значит?» — подумал Мартон, глядя на Дёрдя и на Ференца затуманенными глазами. И вдруг Мартону пришло в голову, что стоит ему сейчас заплакать или засмеяться, как Зденко тут же воспользуется и этим. Они тотчас всунут его смех или плач в какой-нибудь инструмент и будут дороже запрашивать за него, глядя бархатными безразличными глазами и на инструмент, и на покупателя, и на того, у кого отобрали его смех и плач. И душа и тело Мартона невольно протестовали против этого, но ничего не могли поделать, потому и забрались под покрывало сонливости.
Дёрдь попрощался и ушел. Ференц вытащил карманные часы, взглянул на них и без всякого перехода, обычным своим голосом начал декламировать балладу Араня[5], которую все должны были вызубрить к завтрашнему уроку литературы.
Мартон пришел вдруг в себя и слушал Зденко со все возрастающим смущением. С чего это вдруг принялся он за балладу? А сам смотрит на часы — значит, установленное время прошло, и Мартону надо уже уходить, — при чем же тут баллада? А как чудно он произносит слова! Совсем не так, как привык Мартон. Ни ребята, ни актеры так не декламировали. Не поймешь даже! Не то без пафоса, не то с каким-то совсем незнакомым пафосом. Мартон никак не мог этого взять в толк. А Ференц произносил слова обычным своим, странно безразличным голосом. И баллада уже не звучала стихами, она наполнилась незнакомым содержанием. «Угрюмый мрак глубок», — промолвил Зденко, а прозвучало как: «Пожалуйте рояль!» И все же при этом будто тьма наступила, и принес ее сюда в комнату Ференц Зденко. «Сбивает ветер с ног», — продолжал будущий фабрикант музыкальных инструментов, ни чуточки не повысив голоса, как это сделал бы Мартон или любой из ребят, и послышалось, будто бюро погоды сообщило в телефон: «Ветер южный, скорость — шесть метров в секунду». Потом и «Кочет жестяной загрохотал, как шальной». А Мартону показалось, будто это в магазине предлагают его покупателю, причем в футляре, за двенадцать крон двадцать филлеров.
Творение поэта перешло во владение Зденко, и он продавал его слушателю, в данном случае Мартону, который платил за это удивлением.
Новая манера декламации поразила Мартона. И ему захотелось понять, как достигает Зденко такого эффекта, но он никак не мог догадаться.
— Еще раз! — попросил Мартон, когда Ференц закончил чтение.
— Довольно на сегодня! — заявил Зденко.
Ему не было расчета еще раз демонстрировать «жестяного кочета». А больше стихов «для продажи» не имелось — и Мартону послышалось даже, будто он сказал: «На складе». Ференц, видно, никогда не делает ничего такого, что не приносит выгоды.
— Где ты научился так стихи читать?
— Нигде.
— Ты будешь актером?
— Может быть. Этот вопрос я решу позднее.
— Когда?
Зденко не ответил. Сие относилось уже к тому кругу вопросов, на которые Ференц Зденко не ответил бы даже во сне. У Ференца были два брата — оба старше его — и две сестры. Учредят ли они акционерное общество после смерти отца, или отец назначит кого-нибудь главным наследником, а остальным детям предоставит только право пользоваться наследством, этого Ференц не мог знать заранее. Если случится последнее, то прямой расчет стать актером — вернее, учредить театр, предприятие по постановке пьес, способное к конкуренции и соответствующее вкусам Зденко.
— Ференц, скажи, а во сколько оценивается ваша фабрика музыкальных инструментов? — спросил Мартон, инстинктивно надеясь хоть таким путем понять что-нибудь.
— Это известно только моему отцу, — ответил Зденко.
— А… а… сколько роялей изготовляете вы в год?
— Это входит в ведение моего брата Артура: он начальник производственного отдела.
— Ференц! — воскликнул вдруг Мартон. — Ты был когда-нибудь влюблен?
Зденко кинул равнодушный взгляд на приятеля, не ответил и вытащил карманные часы.
— Прости, — сказал он, — но мне…
— Да, да, — быстро перебил его Мартон. — Мне тоже надо уходить. Меня ждут… у доктора Мадьяра.
Он начал прощаться. Зденко даже и не поинтересовался, кто такой д-р Мадьяр, а Мартону вовсе и не надо было идти туда сейчас. Зденко подал руку, Мартон пожал ее, и в это время у него мелькнуло в голове: может быть, он познакомится когда-нибудь с отцом, с матерью и с сестрами Ференца; они полюбят его, поймут и помогут. Ференц любезно проводил его в прихожую, подождал, пока Мартон сунул руку сперва за разодранную подкладку, потом вытащил руку и надел наконец свое скверное, выношенное пальто.
Мартону так и не довелось увидеть никого, кроме Ференца и Дёрдя. Он не услышал даже шума голосов из других комнат.
Квартира была так велика, что в ней могло жить и передвигаться свободно все семейство Зденко, при этом даже не подвергаясь угрозе познакомиться с теми, с кем вовсе не было нужды знакомиться.
Он вышел из парадного точно в дурмане. Сперва ему показалось, будто ничего особенного не произошло, просто он идет домой. Потом он остановился, оглянулся и вдруг выругался. Поначалу не понял даже почему и сам удивился.
А теперь он идет по улице, все еще думая, что идет домой, только другой дорогой.
Февральский вечер. На улицах тихо-тихо. Мартон сворачивает в переулок. Тротуары едва освещены, в окнах домов только чуть мерцают прикрученные из-за экономии керосиновые лампочки. «Что со мной?» — спрашивает себя Мартон, а из глаз против воли льются слезы. «Что со мной?» — спрашивает он снова. И кажется, будто они идут вдвоем: один, который бранится, и второй, который плачет.
Он думает: «Пойду к Тибору!» А ноги несут его по-прежнему в ином направлении. Потом он все-таки пересиливает себя и поворачивает к Фечке.
…Но Тибору он не может рассказать ни о чем. Тем более про Зденко. Ему стыдно. Даже с матерью Тибора он не ласков. Едва кланяется ей. А Тибор, с нетерпением поджидавший друга, не замечает его посеревшего лица. Тибор впервые целиком занят собой. «Я влюблен», — сообщает он неожиданно, и краснеет, и просит совета у «более опытного» приятеля, и ждет, что Мартон сам начнет расспрашивать: «В кого? С каких пор? А она? А как ее зовут? Где ты познакомился с ней? Признался ли уже? А она что сказала?»
Но воображение Мартона разыгралось. Он не слушает Тибора и хоть смотрит на него, а видит другое: позади Тибора разверзается вдруг стена, и за стеной открывается огромная комната Зденко. Ференц глядит на свои серебряные часы и выпроваживает Мартона за дверь. И вдруг он, Мартон, закатывает Ференцу такую оплеуху, что тот ударяется об дверь. Дверь распахивается, Ференц падает ничком и орет. Сбегаются все Зденко, с которыми Мартон так и не познакомился: «Что такое? Что за негодный мальчишка вломился к нам в дом?» Мартон вскидывает голову и перешагивает через приятеля, который лежит на животе. Но Ференц тут же подымается и опять оказывается рядом с ним, как в школе. Между белоснежной сорочкой и темным массивом кудрей видна его бритая шея с черными точечками корней волос. Потом шея отдаляется. Зденко опять на животе, уже в вертикальном положении, распластавшись на стене, словно на потолок лезет. А Мартон бросает презрительный взгляд на Дёрдя Зденко и на его сестру. Сестру Мартон не видел никогда, но она точно такая же, как Ференц, только на ней юбка и кофточка. Бритое девичье лицо. Неприятная картина. Мартон направляется в прихожую. Выходит на лестницу. Слышит, как за спиной у него визжит, грохочет и стонет расчлененная музыка, фабрика музыкальных инструментов.