И Шиманди смеялся и был счастлив, что ему довелось на сей раз заменить зазывал всех балаганов Городского парка.
— Столик свободен, пожалуйте садиться! Одна поездка — пять крейцеров, три поездки — десять, дюжина серпантину — пять крейцеров. Музыка — туш! Артисты — на эстраду! Начинается представление. Во что играем? — И он хлопнул по картам. — Мне все равно. Играть так проиграть! Отсюда, отсюда! Вход отсюда!
И когда пошла игра в очко, Шиманди с такой быстротой перетасовал карты, выбросил тузы и десятку, сгреб деньги, что солдаты, большей частью деревенские парни, смотрели на него разинув рты. Он представлялся им гномом, который вылез ночью из горы.
— Банк? — спросил Шиманди. — Эй ты, мужик, ва-банк?
В банке была уйма серебра: крона, две, пять, а кроме того, груда медяков и никеля. Все это лежало кучей.
— Ну как, разохотился? — спросил Шиманди, показывая на лежавшую перед ним груду денег.
Он попытался улыбнуться, но только поднял верхнюю губу, обнажил десны, как собака, что вот-вот укусит.
— На все играешь?
— На все! — угрюмо ответил солдат, вложивший, очевидно, немало денег в эту кучу.
— Тогда деньги на бочку! — крикнул Шиманди.
Кроме него, за столом сидело еще трое. Это были основные игроки. Вокруг них столпилась куча солдат. Почти все они участвовали в игре: ставили какую-нибудь мелочь. Теперь, когда солдат, сидевший напротив Шиманди, решился сорвать банк, пересчитали деньги, лежавшие в банке. Вышло семьдесят три кроны двенадцать филлеров. Сумма изрядная.
— Деньги на бочку!
— Потом, — ответил солдат.
— Говорю: деньги на бочку!
Солдат залез в карман, вытащил пять крон, залез в другой карман, потом обшарил все карманы и набрал всего лишь одиннадцать крон двадцать филлеров. Он огляделся кругом, как бы ища поддержки. Солдаты, сидевшие с двух сторон, — теперь черед был за ними — положили кто по десять, кто по пять крон и не отнимали рук, чтобы деньги не смешались. Приготовились ждать, что будет дальше. Трое сидевших за столом и человек двенадцать, окруживших стол, наклонились и с опаской уставились на Шиманди. (Так смотрит стая за матерым одряхлевшим волком, сторожко поджидая, когда можно кинуться наконец и растерзать его в клочья.)
Шиманди подставил колоду солдату, который готовился сорвать банк. Солдат снял дрожащими руками верхнюю карту, склонился над ней. Никому не показал. Боялся, как бы у Шиманди не оказались сообщники, которые передадут, какую он карту вытянул. Солдат вытащил семерку. У него было восемнадцать очков!
— Довольно! — бросил он хрипло, но тут же улыбнулся, делая вид, будто ему девятка досталась. (Шиманди следил за каждым движением его лица.) — Довольно! — повторил солдат и засвистал.
Шиманди сдвинул брови. Привычными пальцами снял одну карту, потом вторую, да так, что первая тут же закрыла рисунок второй. Затем обе поднес к глазам и тонкими пальцами стал подталкивать кверху вторую карту. А сам все время следил за солдатом, игравшим ва-банк. Это был приказчик универсального магазина. Шиманди смотрел ему в глаза, чуть не гипнотизируя и презрительно скривив губы: «Со мной вздумал в очко тягаться! Эх ты, фрайер!..» — говорила его улыбка.
Все старались придвинуться ближе, чтобы угадать, какие карты достались Шиманди, но при этом держали руки на столе. Под ними лежали деньги. А Шиманди не торопился. Он чуточку подвинул кверху нижнюю карту. Остановился. Потом опять подвинул. И когда еще никому в голову не могло прийти, какая это карта, Шиманди знал уже безошибочно: он вытащил валета, и в руке у него одиннадцать очков. Потянул новую карту из колоды. За его тонкими пальцами следило пятнадцать пар глаз. А Шиманди опять «дегустировал» пальцами колоду. Секунда, две, три, четыре! Пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…
— Ну, давай, давай! — послышалось кругом.
Шиманди глянул на солдат. Вытащил карту, потом открыл все три, чтоб солдаты увидели. Столкнул все руки со стола и сгреб лежавшие под ними монеты: двадцать крон.
— Передернул! — крикнул, задыхаясь, приказчик универсального магазина.
Шиманди собрал монеты и опустил их в карман штанов. Затем вскочил и сделал шаг вперед. Все подумали: начнется драка. Но Шиманди остановился и сказал:
— Оскорблять себя не позволю! И точка! Больше играть не буду.
— Нет, нет! Это не дело! — закричали солдаты. — Так не пойдет!.. Играй дальше!
— Тогда пусть он попросит прощения, — сказал Шиманди, вскинув маленькую голову.
— Не буду просить! — с отчаянием ответил приказчик.
— Мне все равно, мне начхать! — ответил Шиманди и хотел было уже уйти.
Но несколько рук схватили его, и приказчик пробормотал какие-то слова извинения. Шиманди сел за стол и выложил обратно груду денег. Начал играть. Снова сгреб все деньги. Встал. Теперь его уже никто не тронул: он имел право прекратить игру. Направился к столу, где резались в домино. И растерянно уставившиеся друг на дружку солдаты услышали, как он завел свое:
— Судари, сударыни, идите татуированную даму поглядите! На одной лопатке у нее бубновый туз, на другой лопатке — трефовый туз, посередке спины — червонный туз. А пониже спины… вот тут-с!..
И Шиманди, смеясь, хлопнул себя по заду.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Шиманди привалился к глинистой стене окопа. Тонкими, длинными пальцами нащупал в кармане груду серебряных монеток. Пальцы остались довольны, а хозяин нет. С деньгами тут делать нечего: их не проешь, не пропьешь и на Юльч не промотаешь. Вот бы сюда андялфельдскую корчму да своих ребят — тогда деньги и прокутишь и на чаевые прошвыряешь! Официанты и официантки стоят не дыша, каждое твое движение подстерегают. А ты песню горланишь: «За Дунаем, за Тисóй я средь ясов яс[11] большой!»
А тут что? Тут и в карты путем не поиграешь, чтобы и крап наколкой, и крап по разряду, и всякое такое…
Вдруг ему пришло в голову: а ну как он сбежит отсюда, тогда эти деньжата в дороге пригодятся. Да чего там думать наперед! Он этого не любит, это не для него.
«Тут и неплохо как будто и погано все ж!» — скучно заключил Шиманди и начал озираться вокруг. Авось да найдет что-нибудь занятное для себя. Скрутил цигарку. Закурил. Приклеил цигарку к нижней губе. Теперь она болтается сама по себе, а руки свободны. Так курят в Городском парке все уважающие себя ясы. В этом и шик, и гордость, и пренебрежение ко всем «не своим», к тем, кто и курить толком не умеет, только цигарку в пальцах мусолит. А у него вот и цигарка на нижней губе болтается и разговору не мешает. И вообще начхать ему на весь мир!
Неподалеку режутся в домино. Шиманди подходит к игрокам, останавливается в нескольких шагах. На губе у него подрагивает цигарка. Пусть, мол, не думают, что они ему больно нужны. Интересоваться ими ниже его достоинства!
Игроки ставят костяшки. То быстро, страстно, то нерешительно: правильно поставили или нет? Но самое главное, что скажет сидящий напротив партнер. А партнер то хмуро сжимает губы, то улыбается.
Наконец все оставшиеся в руке костяшки с дробным стуком выбрасываются на стол. Игроки считают. Победившие партнеры объясняют наперебой, почему выиграли, хвалятся своей сообразительностью. Побежденные орут, ругаются, друг друга обвиняют. Шиманди презрительно кривит губы и спрашивает: «На деньги играете?» Игроки смотрят на него, точно влюбленные, которым помешали. «Нет!» — коротко бросает один. «А для чего же тогда музыку завели? — хочется спросить Шиманди. — Ну да черт с ними!» И он проходит дальше.