— Как вас зовут? Что вам надо? Кто вы такой? — затараторил служитель. — Солдатскую одежду и обувку захотелось, что ли, шить?
— Холеру в бок захотелось! — гаркнул г-н Фицек. — Я про подошву хочу потолковать.
— Подождите!
Швейцар и служитель вместе подскочили к какой-то двери, вошли, хотели было захлопнуть ее за собой, но не тут-то было! Г-н Фицек сунул ногу в щель, потом протиснулся всем телом, и, пока возмущенные швейцар и служитель докладывали о происшествии, он стоял уже у них за спиной. Тогда они схватили его с двух сторон и, ругаясь на чем свет стоит, поволокли к дверям. Но кто-то громко попросил служителей удалиться.
За маленьким круглым столиком, стоявшим перед огромным письменным столом, на низком мягком кресле сидел мужчина в черном костюме. Ноги его были обуты в американские башмаки на толстой, двойной подошве. Он сидел, закинув ногу за ногу, да так, что одна таращилась подошвой на г-на Фицека словно жерло орудия мелкого калибра.
— Что вам угодно?
Жерло пушки, наставленное на Фицека, даже не шевельнулось.
Коренастый г-н Фицек сделал шаг вперед, чтобы увидеть за подошвой и лицо сидящего. В волнении он забыл фамилию заведующего и не знал, как к нему теперь обратиться. «Господин Имбирь?.. Нет! Гвоздика! Тьфу!..»
— Ваша милость! — нашелся он наконец и сделал еще полшага к направленному на него жерлу. — Вместо подошвенной кожи нам выдали кунстледер… Он за час размокнет в воде… За один пеший переход порвется.
— Ну и что? — равнодушно послышалось за жерлом.
— Беда будет, ваша милость!
— Никакой беды не будет, — бросил заведующий отделом, стряхнул пепел с сигареты и бесстрастно посмотрел на огонек.
Г-н Фицек стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу.
— Портной Венцель Балаж тоже боится, потому что ему выдали на шинели легкий дамский материал. Здравый смысл…
— Не ваше дело. Отвечаем мы!
— Ваша милость! Мы не возьмемся. Мы не станем работать. Мы не можем этого делать… Венгерский солдат… Родина…
Толстая подошва-жерло исчезла. Г-н Шафран встал.
— Насчет родины вы уж как-нибудь положитесь на нас!.. Вам сколько лет?
— А какое это имеет отношение к картонной подошве?
— Прямое. Осенью вас призовут. Сын у вас есть?
— Есть… — ответил озадаченный г-н Фицек.
— А он какого года?
— Восемьсот девяносто пятого.
— Летом он тоже попадет под призыв. Лучше и его запрягите сюда… Рекомендую… Вы же работаете на военные нужды… Поняли?
— Понял-то понял, да все же… Венгерский солдат…
— Не ваше дело горевать о венгерском солдате. Я патриот не хуже вас. К тому времени, как дойдет черед до этих башмаков, и война закончится.
— Да вы же сами только что сказали, что осенью призывать будут.
— Будут. Но знаете ли вы, какой гигантский запас солдатских башмаков у австро-венгерской армии? Причем башмаков на настоящей кожаной подошве. Не знаете? А должны были бы знать, прежде чем врываться ко мне с подобным заявлением. Тридцать шесть миллионов пар. На пять лет хватит.
— А почему же мы эти изготовляем?
— Почему? Потому что правительство желает помочь мелким ремесленникам, терпящим ущерб от войны. Не хочет, чтобы они остались без работы, забыли свою специальность. А вот когда наши солдаты домой вернутся, тогда мы начнем снабжать этими башмаками население занятых территорий: Сербии, Польши — словом, тогда-то и начнется процветание венгерской промышленности!.. Да, да! Мы продадим эти башмаки Сербии и Польше… Экспорт! Знаете ли вы, что такое экспорт? А может, вы наших врагов жалеете? Как, мол, они, бедняжки, будут в этих башмаках ходить? Правительство знает, что делает. А вы, хоть трезвы, хоть пьяны, только и знаете, что правительство ругать. Помалкивать надо, дружок! Вот что диктует здравый смысл! Если будете языком трепать, ни работы, ни освобождения от армии не получите. Вот вам моя рука, — но он и не подумал протянуть руку. — Работайте спокойно.
Он улыбнулся и опустился в глубокое кожаное кресло. И снова таращилось на г-на Фицека пушечное жерло двойной американской подошвы.
— Побожитесь, что все так оно и есть! — смущенно пробормотал Фицек.
— Честное слово. Тут вам не лавочка! Это торговое агентство Шеффера. Первое Венгерское акционерное общество кожевенных товаров. У нас в правлении даже министры заседают.
— Министры?
— А как же вы думали? Кто же все контролирует? Правительство свободной минуты не знает! Только и делает, что о своем народе думает: как бы помочь ему. У правительства даже выспаться нет времени. Поверьте, что вы живете спокойнее, чем премьер-министр. Я не хочу сказать лучше, но спокойнее. Забот у вас меньше.
Г-н Фицек поклонился и вышел. На улице, рядом с Венцелем Балажем, стояла его жена. Она прикатила детскую коляску и с помощью мужа погрузила на нее оба мешка. Фицек глянул на г-жу Балаж и кивнул головой.
— Ну и чего вы добились? — спросил Балаж.
— Все в порядке, — ответил Фицек. — Это не какая-нибудь лавочка.
— Обменяют?
— Нет… Экспорт!.. Мы только на экспорт работаем… У нас башмаков на настоящей кожаной подошве на пять лет хватит. Могу и я свой положить? — спросил он, указав на мешок, потом на детскую коляску. — Я буду толкать, а вы, хозяюшка, только придерживайте, чтобы не упали… Он сказал, что это акционерное общество. И министры входят в него. Успокойтесь, господин Балаж. Я совершенно спокоен. Он дал честное слово. А на слово такого человека можно положиться.
Балаж не ответил. Детская коляска, поскрипывая, тронулась в путь.
Крупными хлопьями шел снег, ложась толстым слоем на мостовые и тротуары. С войной ведь улицы не убирали. Оба мастера толкали осевшую от поклажи, жалобно скулившую детскую коляску. А жена портного поддерживала мешки, набитые материалами, из которых будут мастерить одежду и обувь на экспорт, чтобы по окончании войны австро-венгерская монархия могла наводнить своими товарами побежденные и оккупированные страны.
А снег все падал, падал и на них и на мешки…
Вдруг мимо проплыл огромный роскошный автомобиль и причалил у дверей торговой конторы. Из машины вышел господин в сером пальто и цилиндре. Он направился к дверям. Дверь распахнулась, швейцар выскочил, остановился сбоку да так и застыл в низком поклоне, пока господин в цилиндре не скрылся за дверьми.
Фицек, бледный, смотрел ему вслед, разинув рот.
— Кто?.. Что?.. А этот что здесь делает?
— Этот? — спросил Балаж. — Этот здесь самый главный. Он и заказы дает, и готовый товар переправляет на склады военного министерства.
Г-н Фицек отпустил детскую коляску, схватился за голову.
— Господи ты боже мой!..
— А вы что, знаете его?
Фицек был так поражен, что не мог даже ответить. Только замотал головой и застонал.
Вышедший из автомобиля мужчина в цилиндре был Шандор Вайда.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
Первый день в реальном училище Мартону было не по себе.
Класс здесь оборудован лучше, чем в городском. Парты на двоих, удобные, чистые, покрытые лаком и выкрашенные по бокам в коричневый, а сверху в зеленый цвет. Подзовут к доске, сразу можно выйти, не то что в городском. Там ведь за партой сидели втроем и даже вчетвером; и если вызывали среднего, сидевший сбоку должен был встать и пропустить. Кроме того, здесь каждому полагается отдельный ящик в парте. Это тоже удобно: не перепутаешь свои книги и тетради с чужими. Надо только соблюдать осторожность, иначе крышка — ходит-то она на пружине — упадет и хлопнет, как из пистолета.
Большие с фрамугами окна смотрят на улицу Хорански. Из класса виден тот самый дом с блестящей медной ручкой на дверях, перед которым тогда, в сентябре, стояла девушка с теннисной ракеткой. Мартону припомнился даже солнечный луч, блеснувший на шелковых чулках девушки.