И вот мы приступили. Шкаф был достойным представителем типовой мебели отечественного производства, то есть:
1. В инструкции разобрать что-либо было невозможно, даже имея высшее естественнонаучное образование.
2. Отверстия в одних его частях никак не кореллировали с выступающими деталями в других, а кое-где напрочь отсутствовали.
3. Крепеж вообще превосходил всяческие фантазии, поскольку одна завеса оказалась «запасной», зато не доставало болтиков, а какие-то металлические загогулины мы вообще не сообразили, к чему приспособить. Разве что носить на шее вместо украшения. Или загнать по спекулятивной цене металлистам.
В общем, охваченная небывалым энтузязизмом, я уже через полчаса стерла до пузырей правую ладонь, а дело особо не продвинулось. Болтики мы использовали из собственных запасов, так что не это нас останавливало. Сложно было составить не стыкующиеся детали, а ведь их надо было еще и как-то закрепить!
Спустя час наша возня стала привлекать всеобщее внимание, и мы приобрели целый штат высококлассных консультантов. Каждый из них прекрасно понимал, что мы все делаем не так. Некоторые шли дальше и авторитетно сообщали, что именно следует делать и в какой последовательности. Оказывается, каждый был в этом деле не просто специалистом, а по меньшей мере экспертом. Никогда не думала, что у нас целая лаборатория потенциальных руководителей. Одно счастье, что Барбосс только заглянул, пару минут полюбовался на наши старания и откланялся, заявив, что его сегодня не будет. Валерка уже начинал тихо звереть, но наступил долгожданный обеденный перерыв, и все наши консультанты отправились принимать пищу.
Мы с Валеркой поняли друг друга без слов. Если упустить это благословенное время, то потом не будет вообще никаких шансов закончить проклятый шкаф. Так что весь перерыв мы не разгибали спины, и к 14-00 посреди лаборатории уже возвышалось некое сооружение, по своим очертаниям напоминающее поставленную на попа кровать. Кривой, кособокий, он держался! Остальное можно было отрегулировать всевозможными стяжками, и с чувством выполненного долга мы отправились в буфет. Валерка как обычно уплел тройную порцию. Про таких, как он говорят, что его легче одеть, чем прокормить. А я лениво поковырялась в салатике. По-прежнему кусок не лез в горло.
Когда мы вернулись в лабораторию, все уже успели обсудить наш шедевр, и поэтому нам почти не мешали. То есть советовали изредка и по одному, а не все сразу, вися над душой, как это было раньше. Наверное, тоже подобрели после обеда.
Вопреки всем мрачным прогнозам и ожиданиям, спустя некоторое время мы все-таки закончили работу, а к моменту вечернего чая шкаф уже был не только установлен на место, но и заполнен всяким жизненно необходимым хламом. Валерка без всякой рисовки утирал пот со лба, его рубашку можно было выжимать, а я с несчастным видом дула на свои стертые ладошки.
Тут кому-то, скорее всего Сержу, пришла в голову светлая мысль. Такое событие! Все вместе, коллективными усилиями, боролись за благоустройство родной лаборатории. В общем, шкаф следует обмыть. Непременно. Это предложение было подхвачено всеми с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Тем более, что отсутствовал главный трезвенник — Барбосс. И тут же начался процесс.
Дело в том, что если самым замечательным открытием нашей лаборатории было установление различий между пепси-колой и кока-колой, то самым выдающимся изобретением стал Коктейль №209. Правда, тоже не отмеченный авторским свидетельством и какими-либо официальными наградами.
Рецепт приготовления сего коктейля был чрезвычайно прост. 96-й спирт, который был в изобилии, разбавлялся дистиллированной водой в пропорции 2:3. При отсутствии дистиллированной воды допускалось использование самой обычной, из-под крана. «Для скусу» добавлялся сироп «Мандариновый золотистый», который всегда был в наличии в нашем институтском буфете. Как известно, при размешивании спирта с водой идет значительное выделение тепла, и напиток требует охлаждения. Самый цимус этого коктейля, названного в честь номера комнаты нашей лаборатории, состоял именно в охлаждении. Жидкий азот добавлялся не в общую посудину, а каждому в чашечку, порционно. И полагалось пить его, когда он еще «дымился».
Поскольку с закуской возникла некоторая напряженка, то был совершен набег на буфет и куплено то, что имелось в наличии в этот довольно поздний час: сельдь «Иваси» пряного посола и пара пачек печенья «Василек». Я подумала, что, может быть, впоследствии такая закуска будет считаться самой изысканной и соответствующей этому напитку.
При первой же возможности я постаралась удрать. Во-первых, не могла же я предстать пред светлые очи Сережиных родителей будучи слегка навеселе, а во-вторых, крепкие напитки не очень-то мне по душе, а тем более суррогатные. К тому же я всегда считала, что в извращениях надо знать меру, а селедка с печеньем — это уже слишком.
На автобусной остановке я увидела Колю, чему немало обрадовалась. Ехать нам в одну сторону, он живет где-то совсем неподалеку от меня, только не знаю точно, где. Мы ни разу еще вместе не возвращались с работы, потому что я каждый раз убегала либо на тренировку, либо на встречу с Сережей.
— Привет! Как дела? Закончил уже точить свои трубочки? — поинтересовалась я.
— Какое там! Такие твердые, что ничего не получается. Даже у одной краешек сломал. Представляешь, как шеф буйствовал?
— А как там Анна? Больше не кормил ее корундом?
— Ей того раза хватило. Теперь каждую чашку проверяет. Даже ситечко из дому принесла, чтобы чай процеживать, — улыбался Коля.
Тут подошел наш автобус. Даже странно, почти совершенно пустой. Повезло! Мы уселись поудобнее и продолжили разговор.
— Я теперь у Анны — враг номер два. После Кренделя, разумеется. Наверное, никогда мне не простит кардиналов с толчеными изумрудами.
— Да, странная она у нас несколько. Если не сказать больше. Не от мира сего. Шуток она не понимает вообще. И откуда такое чудо взялось?
— Она — продукт собственного упрощенного мировосприятия. От него, от мировосприятия, зависит и поведение человека. Каждый человек имеет свое собственное мироощущение, как бы модель мира. Психологи используют термин «разделяемая реальность». Чем более гибкое мышление у человека, тем шире его «разделяемая реальность», тем большее количество различных моделей поведения он может воспринимать, понимать и демонстрировать. Если же его восприятие не отличается особой гибкостью, то его «разделяемая реальность» состоит только в одной-единственной, его собственной модели поведения. В этом случае он не способен понять, почему другие действуют или мыслят иначе. Вот и получается такой клинический случай, как наша Анна. Все остальные, чье поведение отличается от ее собственного, кажутся ей психами.
— Откуда такие познания в психологии? — поинтересовалась я.
— Да так, почитывал кое-какую литературу, — заскромничал он.
— А неразделяемые реальности бывают?
— Конечно. Например, наши братья-физики. Или сумасшедшие. Только с одним отличием: физика можно переубедить насчет неразделяемости его модели, а сумасшедшего нельзя.
Тем временем я чуть не проворонила свою остановку. В последний момент подхватившись, я бросила Коле:
— Ты тоже здесь выходишь, или тебе дальше ближе?
Коля уставился на меня круглыми глазами и только молча кивнул, а уже на улице задал вопрос:
— Лена, поясни, пожалуйста, что значит «дальше ближе»?
— Ну как? Дальше ехать, чтобы ближе было домой идти!
— Да, надо расширять круг разделяемых реальностей! — улыбнулся на прощание Коля.
Я шла домой и пыталась все сопоставить. Разделяемые реальности… Модели поведения… Системы координат, как сказал Сережа. Как ни крути, все это — проекции мира на сознание человека. И чем их больше, тем богаче человек, тем больше он способен понять и объяснить. Точно так же, как и с проекциями бесконечной Вселенной на три привычных измерения, подумала я, вспомнив о желтой и розовой стране.
Я пришла домой, и мандраж навалился на меня с новой силой. Мамуля трогательно уговаривала меня хотя бы немножко покушать, но я по-прежнему не могла заставить себя запихать вовнутрь хоть кусочек. Поскольку дома я не курю принципиально, то приходилось совсем худо. Я дергалась взад-вперед, пытаясь помогать мамуле и только успешно путалась у нее под ногами.