Итак, во время всех своих метаний я ни на йоту не приблизилась к ответу на вопрос, где же я все-таки нахожусь. Боюсь, что сейчас ответить на него еще труднее, поскольку описать то, что происходит вокруг, нет никакой возможности, не хватает ни слов в языке, ни понятий в сознании. Как в том анекдоте, когда тракторист колхоза «Заря коммунизма» (не понятно, правда, которая заря — утренняя или вечерняя) Ванька Тюхтин был премирован поездкой в славный город Париж, побывал на Эйфелевой башне и рассказывал своим землякам о впечатлениях. «Стою я, значится, на ентой башне. Поглядел направо — ну ни фига себе! Поглядел налево — елы-палы! Вниз глянул — мать честная, да и только!!!» — делится Ванька пережитым. А в первом ряду слушателей стоит доярка того же колхоза Манька Фуфырина, ручки на необъятной груди сложила, по щеке слеза катится, глазки прикрыла и шепчет: «Ой, Вань, красота-то какая!» Я примерно также, как Ванька, глаза вылупила и рот разинула. Тут было все: и елы-палы слева, и ни фига себе справа, ну а вокруг — действительно, мать честная!
Энергетически ту структуру, в которой я находилась, можно было описать как совершенно нестабильный сфероид невероятных размеров. Мало того, что он постоянно менялся и пульсировал сам, внутри него также все время возникали и распадались разнообразные столбы, имевшие любые цвета с оттенком стального. Они извивались, выгибались дугами, мелодично гудя, выстреливали ослепительно яркие шары, которые, разлетаясь в разные стороны, в свою очередь с терском взрывались разноцветными снопами искр, словно праздничный фейерверк. Интересно, какое сегодня число? Может быть, здесь уже 23-е февраля отмечают? Или этот праздник — каждый день?
Внизу с мощным гулом вздымались, подобно горам, огромные плотные валы, цвет которых менялся от черно-серого у оснований к ярко-голубому или фосфоресцирующе-зеленому на гребнях. Они раскалывались поперек, разбегались в разные стороны, с грохотом сталкиваясь между собой, чтобы выбросить голубые или зеленые капли, взлетающие вверх с пронзительным звоном и легко и плавно опадающие вниз, чтобы снова продолжить бесконечный танец гигантских волн-гор. Тут и там рождались всевозможные вихри и воронки, отливающие всеми оттенками перламутра, подвывая, как вьюга, носились по этому непонятному пространству. Они расшвыривали голубые и зеленые капли, разбрасывали в стороны радужные шары, чтобы налететь в конце концов на один из темных валов и со звоном разбиться о него.
Со временем здесь тоже было не все в порядке, но рядом со мной оно, то есть время, вело себя достаточно прилично. Я как раз стояла на одном из таких огромных валов. Под ногами был его прозрачный гребень, отливавший всеми оттенками изумруда и берилла, в глубине краски сгущались, переходя в глубокий черный цвет. Тем не менее на первый взгляд он не собирался никуда двигаться, сталкиваться с себе подобными или раскалываться.
Да, более удивительного зрелища или феерии звуков не возможно себе представить, холера ясная! Домик бы здесь построить. Маленький такой, но со всеми удобствами. Хотя в моем нынешнем положении необходимые удобства сокращаются до минимума. Ну, это детали. Так вот, построить тут домик, чтобы постоянно любоваться на эту красоту!
Мама дорогая, вот это да! Тут же пространство рядом со мной стало терять свою прозрачность, прямо в воздухе наметились контуры бревенчатого сруба с черепичной крышей. Пока мысли галопом скакали в моей голове, домик мечты приобретал все большую осязаемость. Вот так решение жилищного вопроса! Нашим уважаемым исполкомам есть у кого поучиться! Вот зараза, я сосем забыла, глядя на эту красоту, что здесь надо думать очень осторожно.
Умная я, однако. Домик, ага. В этом «веселом» мире любой домик отплясывал бы такие коленца, что по сравнению с ним выкрутасы избушки на курьих ножках, которая имела обыкновение не только крутиться взад-вперед по отношению к лесу, но и скакать галопом по буеракам, унося Бабу Ягу прочь от неприятностей, показались бы образчиком благовоспитанности и хорошего поведения. Домик! Судя по здешним обычаям, меня бы не удивило, если бы в один прекрасный момент мой домик стал бы отплясывать «цыганочку», делать сальто через крышу или, того лучше, плющиться, вытягиваться, сворачиваться винтом, делая из меня фарш. Я посмотрела на свои синенькие зелененькие ручки. Фарш был бы явно неаппетитным, даже тот, который продавали в институтском буфете, выглядел значительно лучше.
Нет, наверное, пока лучше отказаться от хрустальной мечты в виде домика. Погода здесь вроде бы ничего, на голову пока не каплет, есть-спать не хочется.
Уже ставший почти плотным, домик стал рассыпаться на фрагменты, все более мелкие, которые поднялись вверх и с легким шорохом разлетелись точками-пчелками.
Да, ну и дела. Реализуются не просто мысли, потому что в моей голове за долю секунды их проносится целый дикий табун. Что же? Желания? Типа я хочу конфету или новое платье? Нет, что-то другое, похоже, более глубокое и сложное. Экспериментировать боюсь. Сказано ведь, будь осторожен в своих желаниях, ибо они могут исполниться.
А насчет нового платья это была забавная мысль. На мне ведь ничего нет. Самое интересное, что я совершено не чувствую своей наготы, хотя в прежней жизни никогда не считала себя нудисткой. Что тому причинной, не знаю. Может быть то, что я не ощущаю ни тепла, ни холода, таким образом первоначальная функция одежды просто не нужна. Может быть необычность моей собственной внешности. Что греха таить, красавица я просто на загляденье — в прозрачной голубоватой шкурке просвечивается желтенький скелет, переливаются бултыхающиеся внутренности, и все это увенчано ярко-алыми патлами, которые, скорее всего, торчат во все стороны. Хорошо еще, что хоть лица своего нынешнего не видела, а не то застрадала бы всеми мыслимыми и немыслимыми комплексами. А след на руке от удара током, наверное, можно считать аналогом косметики. Впрочем, в этом мире, где все гудит, сверкает, переливается, подобная внешность не только логична, но и выполняет, наверное, функции покровительственной окраски. Как у беленького зайчика зимой. Я тоже беленькая и пушистенькая, только сейчас болею, то есть, наверное, умерла. И вообще, я здесь одна, и оценить мою «красоту» некому.
А, собственно говоря, почему здесь никого нет? Не одна же я умерла за всю историю человечества? Если от меня осталась одна душа (кошмар, какая она неприглядная), то где же другие души? Я в раю или в аду? Или это чистилище, тогда что я должна делать, куда я потом попаду? Ой, далеко не все красиво и правильно делала я в жизни, неужели мне уготована дорога к темным силам, вот сейчас меня вот будут судить, и наступит расплата? Я почувствовала себя маленькой, беззащитной, потерянной. Первобытный, животный ужас сковал все мое существо. Мозг оцепенел; не чувствуя тепла и холода снаружи, я вмиг заледенела изнутри.
Тут же сзади послышался звук когтей, скребущих по гладкой поверхности, уханье, хриплое дыхание. В том, что эти жуткие звуки издают какие-то несусветные монстры, я нисколько не сомневалась. Единственная мысль с трудом пробилась сквозь мой застывший от страха мозг: я снова забыла, где нахожусь, и перестала контролировать свои фантазии. Я заставила себя обернуться. С обеих сторон на гребень вылезали порождения самых жутких кошмаров. Многолапые когтистые демоны полыхали живым черным огнем, надсадно сопели и рассыпали тучи искр. «И был зверь подобен барсу, и голова у него, как у льва», — вспомнилось когда-то прочитанное.