Сколько же дней она провела в беспамятстве? Два? Три? Казалось Лиле, что уже очень давно она ощущает под собой эту жёсткую поверхность. И ещё вспомнились чьи-то руки… Да-да, чьи-то – кажется, женские, – руки то накрывали её одеялом, то прикладывали холод ко лбу, то вливали в её вялый рот тёплую жидкость, то ласково гладили по плечу… Не их ли обладательница сейчас поёт где-то за пределами этой убогой комнатёнки?
– …пусть неярок их наряд, но так нежен аромат, в них весны очарование…
Акварельные слова песни плохо сочетались и с окружением, и с внутренним состоянием Лили. Жалкими, нелепыми показались они девушке, но долго ещё она внимала им – морщась от досады, но не решаясь прервать.
– Эй… – наконец отважилась произнести Лиля, пугаясь собственного хриплого голоса.
Тотчас же песня оборвалась, и послышались шаги, которые направлялись в Лилину сторону.
– Очнулась!
На пороге, радостно сверкая щербатым ртом, возникла женщина, которую Лиля сперва не узнала. Её длинный, до пола, халат, украшенный райскими птицами, переливался всеми цветами радуги, успешно гармонируя с розовой тряпкой на кресле, а на голове красовалось что-то подобное восточному тюрбану. Но грубое неухоженное лицо её, особенно эти чёрные глаза, похожие на угольки…
– Ты! – вскрикнула неприятно поражённая Лиля.
– Я, – ласково согласилась женщина, оказавшаяся той самой неудачливой воровкой, которая чуть не стащила Лилину сумочку. – Как ты себя чувствуешь, Лилёк?
– Если бы не твоё присутствие, было бы гораздо лучше! Как я оказалась в твоей хибаре?
– А ты что, не помнишь? – тёткина улыбка от явного Лилиного хамства стала угасать.
– Если бы помнила, не спрашивала бы!
– Ну что ты кусаешься, Лилёк, – вздохнула хозяйка. – Я вроде не чужая тебе…
– Ты не ответила на мой вопрос!
– Ну а что отвечать… Иннокентий тебя принёс. Ну, дядя Кеша, – заметив непонимание в Лилиных глазах, пояснила тётка, – помнишь, он когда-то заходил к нам. Точнее, ко мне…
Она покраснела.
– Хахаль твой, значит. А эта его дрянь усатая…
– Галя? – поёжилась тётка. – Я тоже её не особо люблю…
– Они друг друга стоят, красавцы, – Лилин взгляд задумчиво прошёлся по комнате, затем вернулся к хозяйке дома. – Сколько дней я тут?
– Три… или четыре, не помню. Жар у тебя был, ну я и лечила чем могла…
– Четыре дня! – Лиле даже в голову не пришло поблагодарить женщину за спасение. – Офигеть!
– А что это ты отца всё время вспоминала, Лиль? В бреду всё папа, да папа… Встретила его, что ль?
– Не твоё дело!
– Ну как же не моё, Лилечка! – забормотала тётка жалобно. – Всё-таки муж мой, хоть и бывший…
– Ты что, с дуба упала?
– Ну ладно, не муж, – стыдливо согласилась женщина, – ведь мы с ним так и не расписались. Но ты ведь знаешь, почему! Всё мать его, цаца московская! Мол, не ровня он мне, провинциалке. Зато когда её сыночек в кутузку угодил, на коленях ползала, всё умоляла на себя вину взять. Сразу ровней стала, ага.
– Меня не интересуют твои родственники!
– Значит, ты не встречала его, Лиль? А то я испугалась, что выпустили его уже…
– Никого я не встречала! И вообще… – Лиля резко села в кровати, отчего сразу же закружилась голова, – мне пора.
– К-куда пора, Лилечка?
– Домой!
– Домой? – тётка посмотрела на неё таким взглядом, как будто видела перед собой сумасшедшую. – К кому домой?
– Ко мне! Ну что ты глаза вытаращила! Или ты думаешь, что я теперь тут жить буду, в твоём дворце распрекрасном? – Лиля расхохоталась прямо в лицо хозяйке. – Так я тебя разочарую, милочка!
– Но…
– И даже не уговаривай меня! – продолжая нервно смеяться, Лиля встала на ноги. Каждое движение давалось ей с трудом, будто приходилось пробираться сквозь вязкую топь. Но уж лучше что-то делать, лишь бы не ощущать в себе это едкое чувство страха, разъедающее изнутри.
– Куда ты в таком состоянии, Лиль…
Но Лиля её не слушала. Подгоняемая нервным нетерпением, она вдела ноги в свои сапожки, которые валялись тут же, под кроватью, и тут впервые обратила внимание на коротенький выцветший халатик, который болтался на её похудевшем теле.