– Ну? Что ты смотришь? Поехали быстрее, а то у вас тут холодно мои уши замерзли.
Он запрыгнул на снегоход позади меня, и мы рванули к станции. Весь вечер он рассказывал нам как они с вертолета сразу же пересели на самолет и улетели в Москву, как гуляли там по Красной площади, мостам и набережным радуясь электрическому освещению и на ходу поглощая мороженное огромными порциями, а потом сидели в ресторане и ели пельмени запивая их лимонадом. Тут он взял оставленную геологами гитару брякнул по струнам и затянул:
Харизматичный эмигрант из Камеруна
Скулил нам песни. Терзал он струны.
Он пел про зайцев и шоколад.
А мы гоняли вилками пельмени
Со вкусным фаршем из оленя
И нам плевать на Камерунских негров
На тощих зайцев и на зайчат.
– Это только первый куплет. Я его запомнил, потому что слушал, а потом мы с напарником катались по дивану со смеху, держась за животы и разминая пальцами скулы, которые сводило от растянутых улыбок, а он всё пел и пел про то, как они гуляли по московским ресторанам и как весело провожали его в аэропорту всей компанией его новые друзья.
Егор Егорыч замолчал, снял с печки кастрюлю с супом и, поставив ее на стол, стал доставать из рюкзака хлеб и остальные припасы, выкладывая их на стол и готовясь к ужину. Солнце уже скрылось за деревьями, и пора было зажигать свечи.
– А как он нашел вертолет, чтобы прилететь к вам на станцию? – спросил племянник, продолжая сидеть на табуретке и разглядывая темнеющий лес.
– Говорит, что пришел в авиакомпанию и попросил довезти его до нашей станции за отдельную плату, на что у него действительно хватило бы денег. Ему предложили обратиться в отдел грузовых перевозок, потому что на не оборудованные площадки пассажирские рейсы не выполняются. Он пришел туда и поговорил. Объяснил, что ему срочно надо в заповедник и что у него уже четвертый день три некормленые собаки, а они злые и никого кроме него к себе не подпускают, что если он не доберется до них хотя бы к завтрашнему вечеру собаки умрут лютой голодной смертью и вина за их смерть будет теперь на авиакомпании, потому что отказались везти его даже за деньги. Начальник сказал, что через час по маршруту рядом с заповедником полетит грузовой вертолет, и он сможет сделать небольшой крюк чтобы высадить его рядом с нашей станцией. На этом они и сошлись. Вот так он добрался до нас.
– А как же собаки? Они действительно сидели все эти дни голодные?
– Этот же вопрос мы задали ему когда он рассказал про свою свору. Он сказал что оставлял им мороженую рыбу, но скорее всего они ее уже сгрызли и теперь наверное воют с голоду на звезды и животы у них прилипли к позвоночникам, но умереть они еще не должны потому что упитанные.
– И что было с собаками?
– Да ничего с ними не было, они даже не похудели ничуть. Мы в этот же вечер поехали в избушку к Дедону и накормили их до отвалу, – Егор Егорыч резал хлеб крупными кусками и складывал его в железную миску которую они еще совсем недавно подобрали вместе с остальной посудой у входа в избу, – Давай будем ужинать, хватит сидеть на улице. Простынешь еще.
– А я смотрю, вы не изменяете своим привычкам, хоть дома, хоть вдали от него, – племянник рефлекторно назвал станцию «домом»,– как там говориться «война войной, а ужин по расписанию», – сказал он, входя в избу и направляясь к умывальнику, чтобы помыть руки.
– Ты прав, парень, прав. Война войной, а обед по распорядку. Знаешь, за многие годы я привык многое делать в одиночку. Я могу один катер вытащить на берег, один спустить его обратно. Могу спокойно жить в одиночестве целый месяц. Но, единственное к чему я так и не могу привыкнуть – это принимать пищу в одиночестве. Если это где-то в лесу под кустом и на пенечке с ножа или просто руками, то тут проблем нет, но если это за столом с тарелками, ложками, вилками, чашками и нормально нарезанным хлебом, мне становится как-то очень не по себе, иногда даже аппетит пропадает. Мой дед, твой прадед, говорил так – в одиночестве даже поросята плохо едят и рассказывал случай о том, как держал он одного кабанчика, а тот плохо ел и поэтому плохо набирал вес. Тогда он купил для него специальное небьющееся зеркало и поставил напротив кормушки и поросёнок стал съедать все, что ему приносили. Вот так то, – ответил Егор Егорыч, усаживаясь за старый дощатый стол.