Но различия в политическом строе, а затем и религиозные различия все больше «разводят» эти государства. Различия эти проявляются уже в период образования Литовско-Русской и Московской монархий. Московские князья, особенно со времен Ивана III, активно разрушают сложившиеся раньше структуры уделов, «выводят» из них местных феодалов, ликвидируют (как это было в Новгороде и Пскове) городские свободы. Правительство Великого княжества Литовского и Русского идет совсем по другому пути. Сложившись как федерация в результате компромисса между местными феодалами и литовской династией, Великое княжество предлагает своим новым подданным гарантию сохранения «старины», т. е. прежних форм собственности, местного уклада, политических прав населения (разумеется, при условии признания своей верховной власти и участия в общегосударственных делах, прежде всего военных походах). Уже упоминавшийся привилей 1447 г., пожалованный всему боярству княжества, предоставил боярам право вотчинного суда, лишив государя права вмешиваться во взаимоотношения феодалов с их подданными.
Напротив, в Московской Руси государство стремится ограничить судебные права феодалов, укрепляя тем самым их зависимость от своей власти. В Великом княжестве Литовском и Русском на протяжении XVI в. ослабевала зависимость феодалов от государя в земельных делах. В России, как известно, именно в тот период активно развивалось уже упоминавшееся поместное землевладение, укреплявшее связь феодала с сюзереном. В Великом княжестве расширяются и права горожан. Развитие городского самоуправления по образцу типичного для Европы магдебургского права при всем несовершенстве этой системы способствовало созданию самоуправляющихся городских общин, способных защищать сословные права горожан в столкновениях с королевскими чиновниками и отдельными феодалами. В строе Великого княжества, первоначально очень «традиционном» и даже консервативном, все более отчетливо заметно влияние «общеевропейских», прежде всего польских, образцов. Его строй в конце XIV— первой половине XVI в. трансформируется от почти неограниченной монархии к шляхетской демократии, обеспечивающей, впрочем, эффективное и сильное сословное представительство фактически лишь феодалам (участие в сеймах XVI—XVIII вв. городов ограничивалось присутствием депутатов столицы, имевших лишь совещательный голос). Слабость государственной власти, ограниченной сеймом, станет причиной многих неудач Речи Посполитой «обоих народов», возникшей в 1569 г. в результате подписанного в Люблине соглашения о вечной унии Польши и Великого княжества. Вряд ли стоит идеализировать строй шляхетской демократии, но, с другой стороны, нет нужды уже на начальном этапе ее развития усматривать в ней зло и видеть в самодержавии, абсолютизме единственный вариант развития, способный сохранить мощь и силу государства.
Опыт Великого княжества Литовского и Русского показывает, что на восточнославянских землях было возможно создание не только азиатской деспотии Ивана Грозного, но и достаточно эффективное функционирование демократических институтов многонационального государства, в течение длительного периода довольно успешно решавшего свои многочисленные проблемы.
Итак, возможно ли все же было единство Руси? Мы попытались показать несколько моментов нашей истории, когда такая перспектива представлялась довольно реальной. Но вплоть до XV в. подобный вариант развития восточнославянских земель был возможен лишь на основе политической программы Великого княжества Литовского и Русского.
Что мог бы дать Руси предложенный Гедиминовичами вариант объединения? Быть может, иные формы государственного устройства (вместо самодержавия — сословное представительство, сохранение региональных особенностей в течение более длительного времени), свержение ордынского ига раньше, чем это произошло в действительности, выход к Балтике за три-четыре века до Петра I, более смелое включение в местную культуру западноевропейских элементов, решительное восстановление разорванных ордынским нашествием связей с Западной Европой. Существовала ли при этом сколько- нибудь реальная угроза восточнославянской самобытной культуре? Разумеется, нет: даже в конце XVI в., после унии с Польшей, когда уже началась полонизация местного господствующего класса, новый свод законов Великого княжества — Литовский статут 1588 г. гласил: «А писар земский мает (должен.— С. Д.) по руску литерами (буквами.— С. Д.) и словы рускими все листы, выписы и позвы (повестки.— С. Д.) писати, а не иншим языком и словы», и это правило сохранялось до конца XVII в. Один из составителей Статута 1588 г., потомок брянских бояр, канцлер Лев Сапега, в предисловии к нему писал, что стыдно не знать своих законов «нам, которые не обчым (чужим.— С. Д.) каким языком, але своим власным (собственным.— С. Д.) права описаные маем (имеем.— С. Д.)». На русском языке велось все делопроизводство великокняжеской канцелярии, местных органов власти (в том числе и в коренной Литве). Можно себе представить, какое колоссальное влияние на культуру этого государства оказало бы присоединение к нему и Северо-Восточной Руси!