Надя с грустью посмотрела на пустую, идеально застеленную постель. Снова предстоит засыпать одной. До десяти лет она засыпала в обнимку с мамой. А потом мамы не стало, и ей пришлось спать одной. До тех пор, пока она не встретила Дэна. Он первый обнял ее перед сном, когда она уже забыла, что такое бывает. Все ее предыдущие романы были лишены близости совместного засыпания, когда сонное дыхание сливается в унисон, тяжесть расслабленной руки или переплетенных ног не чувствуется. Нет, она засыпала рядом с мужчинами, но не очень часто, они не успевали становиться ей настолько близкими, чтобы обнимать их всю ночь. А единственный молодой человек, с которым она жила до Дэна, по-снобски спал под отдельным одеялом.
И вот сейчас, когда ей, как никогда, требовалось тепло близкого человека, отца ее детей, Наде почти каждую ночь приходилось засыпать одной. Она не могла простить Дэну пренебрежение этим ритуалом. Ей не хватало его рук на ее животе до такой степени, что она их представляла. И от жалости к себе злилась еще больше. Ведь когда она была беременна в первый раз, он не смел и не хотел пренебрегать ею. А третий ребенок, значит, не нужен не только ей, но и ему, несмотря на его заверения. Выходит, все ее опасения оправданны: лучше уже не будет, только хуже.
Дэн далеко не всегда приходил под утро. Иногда чуть за полночь. В принципе, у нее не было поводов подозревать, что муж задерживается намеренно. Если он и соглашался примкнуть к компании друзей после работы, то никогда не мог, да и не пытался скрыть последствий посиделок. Ложась в кровать, он всегда обнимал ее как ни в чем не бывало, тем самым обесценивая ее обиды и переживания. А Надя не хотела усугублять, ведь если она оттолкнет его, устроит разборки, для нее мало что поменяется. Она проснется, не обнаружив его рядом, и целый день будет переваривать отравляющую обиду и винить себя за несдержанность, а его – за неспособность относиться со вниманием к тому, что представляет для нее проблему.
Со временем их секс стал похож на ритуальное жертвоприношение – стоны удовольствия смешивались со всхлипами обид. Вместо поддержания попыток мужа завязать разговор, она, не находя нужных слов, набрасывалась на него с маниакальной страстью. Дэн смирился. Он посчитал, что семейные разборки заводят жену, делая ее более страстной. Его это устраивало, он получал удовлетворение и не замечал ничего, кроме взбалмошности Нади, не требующей принятия специальных мер.
И вот, когда в начале второго триместра Наде сообщили об угрозе, секс ушел из их жизни. Пусть он был немного драматичный, но он крепко связывал супругов. Дело было даже не в тяжелой беременности, Надя была уверена, что рекомендации врача носят лишь предупредительный характер. Не дождавшись должного внимания от мужа, не найдя ни одной причины возобновить отношения в постели, она решила, что сложившаяся ситуация – отличный способ его проучить. Между ними оборвалась последняя связующая ниточка, а Дэн не предпринимал никаких попыток смягчить Надю. Чем больше она прикидывалась слабой и больной, тем меньше внимания получала от мужа. Их союз зашел в тупик, и от этого было очень больно и обидно. Надя перестала верить, что что-то еще можно склеить, будущее представлялось ей вязким омутом из непосильных хлопот, безнадежности и невысказанных обид.
Когда она поняла, что своей холодностью добилась прямо противоположного эффекта, было уже поздно давать заднюю. Она была почти уверена, что Дэн пошел по пути наименьшего сопротивления и начал удовлетворять свои потребности в другом месте. Об отношениях на стороне говорить было рано, но в том, что в его-то жизни секс имел место, она не сомневалась. Особенно после его последнего появления в перепачканных всем, чем только можно, трусах.
Дэн не смог догадаться, что в то утро она разозлилась вовсе не на него. За то, в кого рядом с ней превратился ее муж – порядочный интеллигент и светский интеллектуал, – она возненавидела себя. Именно она довела его до таких позорных похождений. Надя наполнялась бурлящим коктейлем из жалости к нему, к детям, не видящим гармоничной семьи, к еще не родившемуся ребенку, обреченному на нелюбовь, и нарастающей ненависти к себе. «Надо же было так влипнуть», – крутилось у нее в голове. А слабость и неспособность изменить ситуацию порождали новую злость.
Ночные никотиновые затяжки украдкой ото всех в собственной спальне дарили временное ощущение умиротворения, но в то же время напоминали о том, насколько она ограничена в возможностях открыто и в любое время делать то, что ей хочется. Единственное, что приносит удовольствие, заставляет ее чувствовать себя воришкой и вредителем…