Машинист дышал сернистыми испарениями потревоженной трясины. Далеко в стороне виднелись смутные белесоватые развалины древнеперсидского поселения.
Он раздул такой огонь, что котел грозил взорваться, а топка с примыкающими к ней стальными частями раскалилась докрасна. Локомотив сильно трясло на погнувшихся и проржавевших рельсах. Выпуская густые клубы пара, он проносился мимо покинутых крестьянских дворов, вымерших хуторов, чахлых рощ. Однажды американцу пришлось затормозить, чтобы стащить с рельсов полуобглоданный труп лошади. Затем паровоз снова тронулся, пыхтя и громыхая, и через два часа остановился в открытом поле. Машинист пошуровал в топке, плюнул на раскаленный котел и спрыгнул на насыпь. Некоторое время он торопливо шагал вдоль рельсового пути, а потом скрылся в небольшом распадке, покрытом деревьями-великанами. Сухие вьющиеся растения и низко нависающие ветви мешали ему идти. После получасового перехода он увидел тускло освещенное окно, за которым высилась — казалось, до самого неба — черная стена. Американец твердой рукой распахнул садовую калитку, подкрался к окну и заглянул внутрь.
На заляпанном чернилами столе горела керосиновая лампа под зеленым абажуром. Повсюду были разбросаны исписанные листы бумаги, формуляры, сургуч, свинцовые пломбы; на невысоком стеллаже виднелись инструменты, гвозди, мотки шпагата. Главным предметом роскоши в этом убогом помещении был из рук вон скверный поясной портрет Патеры в натуральную величину, какие распространялись в Перле специальным учреждением. Здесь располагалась канцелярия пограничника царства грез, который теперь собственной персоной спал в кресле, обтянутом клеенкой. Косматая голова старика безвольно поникла, он выглядел совсем дряхлым. Ключ от так называемой «малой двери» — прохода в стене, предназначенного для доверенных лиц, он, согласно инструкции, держал подвешанным к поясному карабину; главный ключ длиною в метр хранился в железном сейфе. Старик нес свою нелегкую службу вместе с двумя сыновьями; его собственное жилье находилось рядом. К нему примыкала казарма для таможенников. Позади обеих построек высилась гигантская обводная стена.
Все эти подробности были хорошо известны подглядывающему. Неожиданно так быстро стемнело, что Белл, привыкший к постоянным сумеркам, растерянно обернулся и едва смог различить за висящими почти над самой землей облаками жестяные крыши складов возле станции отправления. Двигаясь бесшумно, как кошка, он вошел в жарко натопленное помещение и откинул капюшон. В правой руке он держал тяжелую железную рукоять, снятую с паровоза. «Одним больше, одним меньше — какая разница?» — подумал он, не спуская глаз со спящего. Тот сделал непроизвольное движение и уронил голову на подлокотник. Прицельный удар железным стержнем произвел такой звук, как если бы открытой ладонью хлопнули по воде. Мощный удар пришелся точно посередине лобной кости и расколол череп; глазные яблоки вылетели из глазниц, отчего лицо убитого превратилось в жуткую гротескную маску. Короткая судорога пронзила старика, оставшегося неподвижно сидеть в своем кресле.
Американец с комичными ужимками поклонился портрету Патеры. «А все же я тебя перехитрил!» Затем он снял ключ с пояса убитого, движения его были быстрыми и уверенными. На полу возле кресла стоял потайной фонарь. Нагнувшись за ним, гость почувствовал, как что-то крепко сжало ему запястье. Это был мертвец — точнее, его желтые пальцы, которых он случайно коснулся. Труп лежал беспомощно и недвижно, но в его страшных пальцах жила такая непомерная сила, что они могли бы размять кусок стали как тесто. Белл зарычал: «Это ты, Патера!» Ему было ясно, что при таком нажиме его запястье в считанные минуты превратится в месиво. Он уже перестал чувствовать руку, зажатую в этих медленно стягивающихся тисках. Он сгрызал зубами плоть с запястья своего страшного противника, но это получалось слишком медленно, с рукой можно было попрощаться. И тут он увидел на стеллаже раскрытый садовый нож. Один прыжок — и он там. Умелым взмахом ножа он отделил руку мертвеца от туловища — она сразу разжалась и упала. Белл испустил вздох облегчения. Портрет Патеры с его напомаженными и причесанными на пробор локонами все так же дружелюбно улыбался ему со стены. Белл подхватил фонарь и выбежал на воздух.
Он вступил в гигантский туннель в стене. Американец пребывал в чрезвычайном возбуждении: скоро должно было выяснится, удался ли его план; по его расчетам, помощь из Европы должна была быть где-то уже совсем рядом. Он нуждался в ней, он должен был ее получить; в одиночку даже он не справился бы с местной чернью, с каждым часом становившейся все более опасной.