Вдруг почва запружинила и заходила под ногами как резина, оглушительный хлопок — словно залп из сотен орудий — сотряс воздух. Фасад дворца медленно накренился, изогнулся, как полотнище флага на ветру, и рухнул, похоронив под своими обломками центральную площадь.
Со всех башен Перле зазвучали колокола — мелодично и торжественно вызванивали они лебединую песню столицы. Я был тронут до слез — мне казалось, будто я участвую в процессии на похоронах страны грез.
Я проследовал за синеглазыми в узкие ворота, проделанные в каменной стене. Тусклый свет одиночных факелов озарил длинную лестницу со ступеньками неравной высоты, уходившую вверх. Мои провожатые исчезли в пещере, вырубленной в боковой стене. Но я продолжал подъем, чтобы приглядеть для себя безопасное место, и скоро снова очутился на открытом воздухе и увидел над собой красноватое небо. Я находился в старой горной крепости. Несколько орудий были обращены в сторону Перле, но у остальных лафеты были разбиты, и повсюду виднелись разбросанные бронзовые стволы. За валом был крутой обрыв в несколько сотен метров высотой. Я сел. Моему взору открылся лабиринт подземных ходов, я с трудом верил собственным глазам. Столица была изрыта, как кротовая нора. Широкий туннель соединял дворец с предместьем, остальные ходы тянулись далеко за пределы города. Теперь, когда они обнажились, их затопило водой из реки, и все, что еще стояло на улицах, постепенно погружалось в них. С другой стороны продолжало наступать болото.
Колокольный перезвон стих, башни рухнули, уцелела только большая часовая: ее мощный колокол гудел низким басом. Следов жизни в городе почти не наблюдалось. Спаслась, по всей видимости, только горстка людей. Они то разбегались в разных направлениях, то вновь сходились в одной точке — словно марионетки, управляемые одной ниткой; такими они представлялись мне с высоты.
Их перемещения казались бесцельными. Наконец они, словно по команде, понеслись во весь опор через развалины к реке, пересекли ее сухое русло и устремились в предместье.
Из огромной дыры в земле дохнуло ледяным ветром — я почувствовал его на себе, — и беглецы полетели кувырком. Чудовищная воронка втянула в себя выброшенный воздух, а вместе с ним доски, бревна и людей; все это походило на смерч. Лишь несколько человек избежали страшной участи и поспешили к домам предместья. Порывы ветра прекратились, и из черного провала осторожно высунулась верблюжья голова на длиннющей шее. Она осмотрелась умным взглядом и вытянулась на ту же высоту, где находился я. Потом беззвучно рассмеялась и втянулась обратно в провал.
Хижины задвигались, ветряные мельницы начали отбиваться своими крыльями от непрошеных гостей, соломенные крыши ощетинили свои взъерошенные лохмы, палатки надулись, словно в них вселился ветер, деревья хватали людей своими сучьями, железные стержни гнулись, как тростник; наконец часовенки и дома полезли друг на друга и заговорили громким внятным голосом, произнося странные слова — темный, непонятный язык зданий!
В каналах еще плавали трупы, медленно втягиваясь в недра земли. Затем у меня перед глазами все смазалось, и в самый последний момент я заметил, что пирамида домов предместья с грохотом обвалилась.
Впечатление было такое, будто между мной и тем, что находилось внизу, образовалась водяная завеса. С небесных высот опускался туман, неясно и зыбко мерцал очаг пожарища; несколько раз прозвучал вопль толпы — протяжное «о-ооо-ооо», — а потом я уже ничего не видел; все окутал густой туман, я едва мог различить собственную руку.
Затем посветлело, на небе возник сияющий диск, и множество ярких точек выступило на темно-синем небе… Это были луна и звезды… Я не видел их уже три года… я почти забыл про огромный мир над нами и теперь невольно предался созерцанию бесконечно высокого неба. Внезапно меня пробрал озноб, и я глянул вниз. Широкая облачная гряда — небо царства грез — опустилась на землю.
В кудрявой облачной массе подо мной прозвучал глухой раскат грома; звук непрерывно нарастал, словно скакали невидимые всадники Апокалипсиса; он разбивался об отвесные скалы, отражаясь двух-, трехкратным эхо, ослабевал и снова усиливался до бесконечности, дробился на части, громыхал из всех долин и над всеми перевалами, не хотел заканчиваться, продолжался долго, бесконечно долго и наконец постепенно затих.