Слово “любимая” так и впилось в грудную клетку, мешая сделать даже вдох.
«Любимая, я всю ночь думал только о тебе! Бросай своего винодела, и я буду рисовать тебя вечно. Ты моя муза...»
Чёрт. Каждое прочитанное мной слово пульсирующей силой бьёт в голову. Так сложно передать, что чувствую в этот момент: разочарование... отвращение...
Во рту пересохло. Пытаюсь сглотнуть... слишком больно...
Не думая, запрыгиваю в машину.
- Мы едем домой, Джером!
- А мадемуазель Монре?
- Едем домой!
По всей видимости, водитель потерял дар речи, услышав повышенный тон, наверное, впервые за время работы со мной.
Развернувшись практически на месте, мы оставили мою женщину на съедение журналистам. Пожалуй, это было самое непредсказуемое, что я сделал в своей жизни.
“Идиот... придурок... Наивный мальчишка...” – выражений по отношению к себе не сдерживаю. По всем законам, эти слова должны предназначаться этому “маляру”. Он действительно наивен, если думает, что нужен Софи. Эта женщина не способна дарить любовь...
Дорога домой успокаивает... Красота виноградников, которые находились во владениях моей семьи уже много лет, утопала в теплых солнечных лучах Напульского залива. Тепло не только от солнца, но и от красоты вида. С горы, на которой удобно расположилось наше поместье, потрясающий вид на Chateau de La Napoule – замок XIX-го века необыкновенной красоты, реконструированный Генри и Мэри Клюз, окруженный пышным парком, нависающим над морем. Однако, чем ближе к дому, тем больше скрывается это необыкновенное сооружение... а жаль.
- Луиза, соберите вещи мадемуазель Софи!
- Неужели эта “красота” опять едет в путешествие? – Ехидно поинтересовалась моя гувернантка, не подбирая выражения и снова напоминая свое отношение к моей пассии.
- Нет, она переезжает.
- Уже бегу! – радостно вскрикнула она.
Эта женщина... я ее обожаю... Она с детства присматривала за мной. И заменила мне мать, которая скончалась в моём семилетнем возрасте. С тех пор мы остались практически в мужской компании: я, отец и дедушка. Последнего, мы всеми силами вытаскиваем с того света. Все мыслимые и немыслимые болезни, свалились на его, почти уже, столетнюю голову.
- Здравствуй, мсье Руссо, – поприветствовал деда, рассматривавшего каждый метр своих виноградных кустов, лоснящихся под красным цветом заката. Он посвятил им всю свою жизнь, и в благодарность, они дают ему силы и жизненной энергии.
- Жан! Сынок! – радостно воскликнул старик.
- Это Эмиль, дедушка.
- Ты мой внук?
Этот вопрос я слышу десять раз ко дню.
- Да, дедушка.
- Ты очень похож на своего отца...
О том, что Жана нет уже больше года, решили ему не говорить. Его склероз все равно мешает ему вспомнить, когда последний раз он говорил со своим сыном.
Наверное, минут десять мы сидели в полном молчании, сзади нас Эстель – дочь Луизы, суетится, подготавливая постель деда.
- Ваши таблетки, месье, – тонкие пальчики протянули лекарство.
Эта девчонка выросла у меня на глазах. Мне было лет 10, когда я увидел ее впервые, она тогда ползала на четвереньках. Отец позволил их семье переехать в наш дом. В связи с кончиной матери, находится со мной, было некому – Жан был в частых командировках, затем в постоянных любовных похождениях. Поэтому семья Петье, во главе с алкоголе-поглатителем Франком, начала жить в поместье. Этот засранец, напивался каждую неделю, но за его золотые руки ему прощалось всё. Если нужно побелить стены, что-нибудь смастерить или подрезать виноград – с ним не сравнится ни один наёмный рабочий.
- Эмиль, – вступил старый Руссо, – как там твоя Софи?
Иногда дед меня просто поражал: он говорит, как абсолютно здоровый человек. Я улыбнулся, и даже присутствие Эстель, меня не смутило. Луиза растила ее в строгости и не упускала возможности напомнить, что я – Хозяин. Должен заметить, что это здорово превозносило моё юношеское эго. И со временем барьер «прислуга-хозяин» только укрепился.
- Думаю, она больше здесь не появится, – продолжил разговор с дедом.
- Жаль... – протянул он, рассматривая заходящее за горизонт солнце, – жаль, что тебе так не везет с женщинами. Я помню всех...
Облокотившись на локти, я наблюдал и умилялся каждому слову старика:
- Эллен, Жаклин, Нина, Аннет... София... Эта, самая красивая среди них всех.
Я громко рассмеялся на заявление старого ловеласа. Поразительно, что он всех их запомнил.
- Да, да! И не смейся, – погрозил мне кривой палец, если мне 65 – это еще не значит, что я уже не понимаю в женщинах, Жан.
- Я – Эмиль, дедушка, и тебе 96.
- Эмиль?...
Потёр плечо деда, который опять ушел в себя, и, поправив клетчатый плед на его коленях, оставил наедине с виноградом и с теми воспоминаниями, что лечат его больную душу...
Уже спустившись вниз, услышал до боли знакомый крик – истерика не прекращалась:
- Не смей трогать мои вещи, идиотка!
- Это приказ хозяина!
- Я твоя хозяйка!
- Никогда! – фыркает в ответ Луиза.
Тут же поспешил остановить череду брани, – это добром не закончится.
- Я разберусь, – махнул рукой гувернантке.
- Да, месье, – недовольная женщина поспешила исчезнуть из поля зрения.
- Как ты мог?! Ты меня опозорил! Бросил! И даже не попытался объясниться! С меня хватит, Руссо! У меня уже поперек горла...
- Хватит! – подняв руку, остановив психологическую тираду Софи, – Ты тихо соберешь свои вещи и больше никогда не переступишь порог моего дома.
Глаза, что сейчас горели огнем, начинают тлеть.
- Почему ты так со мной разговариваешь? – с подозрением интересуется она.
- Об этом спроси своего художника. Теперь понятно причины твоего долгого пребывания в галерее и почти месячного отсутствия интимной жизни между нами...
- Эми, – тлеющие глаза заполняются влагой, – это ничего не значит...
- Ты права... Больше для меня, это ничего не значит.
- Но я люблю тебя!
- Ангелы Небесные, – вскрикнул я, – да что ты знаешь о любви?!
Не видел смысла дальнейшего спора. Пусть уходит… не хочу ее видеть больше… никогда. Обреченно выставив руку вперед, безмолвно дал понять, что теперь ей нет места в этом доме.
Как бы выкинуть этот вечер из головы?
Спустился в погреб за дозой «антидепрессанта».
Молодое вино. “Нужно снять пробу”, – уговаривал сам себя. Налив два литра любимого напитка в глиняный кувшин, отправился на последний этаж отцовского дома. С него открывался потрясающий вид, а вечерний ветерок развеивал назойливые мысли по поводу моей семейной несостоятельности.
Вино еще не перестало играть, поэтому больше походит на шампанское. Самое главное его действие – бить в голову уже от одного неполного стакана.
Как я осушил почти весь сосуд – не понял... не успел... Наливая остатки, следил за каждой каплей стекающей с горлышка кувшина. Как вдруг, приятный голос меня прервал.
- Вот вы где? Что же вы делаете... вам завтра на работу.
- Эстииии, – затянул ее имя, вместе с улыбкой, – выпей со мной немного этого прекрасного напитка, но смотри осторожнее – оно очень пьяное, – с трудом вымолвил я, сдерживая икоту.
- Я вам помогу дойти до комнаты.
- Подождиии, – говорю я с трудом отслеживая эхо своего голоса, – ты сначала присядь и выпей, а потом я пойду... Ты ведь знаешь, я быстро трезвею, так что через полчаса, мне твоя помощь не потребуется.
Протягиваю свой стакан наполовину наполненный вином.
Эстель придвигает металлический стул, поржавевший от дождливой прошлогодней осени и усаживается рядом.
- Скажи мне, Эсти, – начал я, – что во мне не так?
Она стеснительно заулыбалась, покручивая стакан в маленьких ручках.
- Ты можешь говорить смело – все, что обо мне думаешь. Ты ведь знаешь, что я никогда...