Как у наших героев проявляется пресловутое свойство гомосексуальной любви — непостоянство, частая смена возлюбленных (тут даже не сказать возлюбленных — вернее, партнеров)? К удивлению, у них это вовсе не поголовно. Отличались этим Чайковский, Клюев, Кузмин, Нуреев и, вероятно, Харитонов. Из двух десятков пятеро. Однако при Чайковском был постоянно Леня Софронов, у Клюева, даже у Кузмина и Нуреева бывали и очень длительные привязанности. У Пржевальского, Миклухо-Маклая, Сомова, К. Р., да и Дягилева любовников и вовсе было не так уж много. Другие субъекты, причастные к гомосексуальным утехам, славились как раз обилием женщин — Иван Грозный с его «тысячей дев», Петр Первый, Пушкин, Есенин.
Я уже отмечал любопытную черту гомосексуальности — тягу гомосексуалов к людям иного социального уровня, иной образованности. Аристократов и интеллектуалов неудержимо тянет к простонародью — банщикам, дворникам, кучерам, лакеям, посыльным и солдатам, а тех — к господам. Я рассматривал это в рамках притягательности разных отличий (экзотическое становится эротическим) и подыскивал психологические объяснения этому феномену: впечатлительный интеллектуал подсознательно ожидает от человека своего круга иронии, высокой требовательности, а это срывает эротическую настроенность (Клейн 2000: 476–481). Здесь этот феномен можно видеть на примерах Петра Великого, К. Р. и Чайковского, заметно это отчасти и у Кузмина, Пржевальского и Миклухо-Маклая. В свою очередь для простонародья перспектива интимной связи с интеллектуалом или аристократом повышает самооценку и усиливает сексуальное возбуждение. Возможно, это сказывалось у Есенина.
Любопытна и странная связь гомосексуальности с антисемитизмом — в личностях Петра Первого, Миклухо-Маклая, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, Кузмина, Клюева, Есенина, Харитонова, Нуреева, в какой-то мере Сомова. Доля антисемитов (девять из 20) здесь явно выше, чем в целом по интеллигенции. Странность этой связи в том, что каждый из указанных (кроме Миклухи и Сергея Александровича) имел еврейских друзей или приближенных, а по ситуации евреи — такое же обособленное и часто гонимое меньшинство, как и гомосексуалы. Харитонов даже подмечал свою близость к евреям, а Кузмин был похож на еврея и внешне. Не отделаться от ощущения, что нередкая неприязнь гомосексуалов к евреям имеет эротическую компоненту: любителей мужественности отталкивает обычная для того времени приверженность евреев к комнатным и книжным профессиям, удаленность их от спорта и атлетизма. В то же время северян влекло к южной страстности в облике молодых евреев (это особенно чувствуется у Есенина) и к их «культурности» в общении (у Харитонова).
У ряда поэтов и писателей, в той или иной мере затронутых гомо сексуальностью, — Лермонтова, Есенина, Клюева, Кузмина, Харитонова, конечно, Толстого, даже Набокова и Пушкина — сквозь все творчество проходит специфическое снисходительно-пренебрежительное отношение к женщине, которое иногда характеризуется как мизогиния. В нем подчеркивается одиночество лирического героя и у некоторых — его противостояние миру в силу особого романтического дара. У Эйзенштейна в его графическом наследии гомоэротика и отстраненное отношение к женщине столь же заметны, как и в наследии Сомова, Кузмина или Харитонова. У Лермонтова, Есенина, Эйзенштейна и Харитонова проблема одиночества часто становится центральной темой.
Во всех этих биографиях гомосексуальность героя тесно связана с его творчеством и оказала огромное воздействие на его жизнь. Без анализа этой стороны светила спектр его света не полон и формирование его облика не вполне понятно.
В меньшей мере это касается Иоанна и Петра, хотя приверженность обоих царей содомским утехам бросает дополнительный свет на презрение обоих к нормам общества и неоднозначное отношение к религии и морали.
У Пржевальского и Миклухо-Маклая вся карьера, вроде бы далекая от сексуальной психологии, была избрана и направлена под ее несомненным воздействием, равно как и их быт и личные отношения. Вспомним, как Пржевальский выбирал себе сотрудников, как Миклухо-Маклай обходился без сотрудников. Да и опередить Малиновского в изобретении метода «включенного наблюдения» он сумел не без воздействия своих сексуальных вкусов. Похоже, что Чайковский оставил юриспруденцию и предался музыке, именно учитывая свои расхождения с законом и свою уязвимость. А крупнейшие вехи его творчества — «Евгений Онегин», «Манфред», «Пиковая дама», Четвертая и Шестая симфонии — отражают, как мы видели, его мысли и чувства, порожденные гомосексуальностью. Дягилев, Нижинский и Нуреев способствовали изменению искусства балета — повышению в нем роли мужчин, сближению стиля танца премьеров и балерин, облегчению балетного костюма. Особая нежность и задушевность стихов Есенина, видимо, как-то связана с его психической андрогинностью.