— Я заглянул туда, прежде чем подниматься наверх. Ванна, я вам скажу, безнадежно испорчена. Её так разукрасили, что единственный человек, который захотел бы туда забраться — Елизавета Батори[5].
— Преступник вытирает каждый отпечаток пальца, но не кровь. Дотошные типы всегда действуют подобным образом. Убийце наплевать на всех и вся, кроме себя самого.
— Да, согласен, — ответил Рюзаки, но несмотря на его собственные слова, ему кажется не доставляло никаких неудобств ползать по забрызганному кровью полу… или ему просто всё равно? Прямо как убийце… Мисора осторожно наболюдала за его движениями.
— Не думаю, что вы что-нибудь найдете, — сказала она. — Я уже всё там осмотрела, и очень внимательно.
— Ну, ну. Никогда не думал, что вы можете быть так пессимистичны, Мисора.
— Это не пессимизм… просто, Рюзаки, я думаю, что главная деталь этого места преступления — отрубленные части тела. Левая рука и правая нога отрезаны… в этом самое большое отличие третьей жертвы от двух предыдущих.
— Как вы уже говорили раньше — что-то, что должно здесь быть, но отсутствует, да? В таком случае, нам нужно ответить на вопрос — почему убийца кинул ногу жертвы в ванну, а руку забрал с собой? Целую руку. Это уже совсем не так легко, как утащить два тома «Красной шапочки».
— И руку до сих пор не нашли… от отрубленных частей тела, между прочим, не так просто избавиться, так что, раз преступник забрал её, у него должна быть на то веская причина. Я не знаю, является ли это посланием… а если не является, то на руке, возможно, была какая-то отметина, и он не хотел, чтобы мы её видели.
— Возможно. Да, в этом есть смысл. Но ведь раздавленные глаза второй жертвы навели нас на мысль о слепом пятне и о стекле, так что отсутствие левой руки тоже должно что-то значить… и нога в ванне тоже. Убийца обошелся с ней так бессмысленно. Вы сами сказали, что избавиться от частей тела довольно трудно, но отрезать их не легче. На это должна была уйти целая вечность. Вам не кажется, что довольно опасно проделывать подобное в таком доме, как этот? Здесь по обе стороны тоже квартиры, а значит, общие стены — убийцу в любую минуту мог кто-нибудь заметить.
— Обе конечности были отрезаны под корень… тело нашли там. Так, фотографии, фотографии… — Мисора пролистала папку и вытащила фотографии с третьего места преступления. Вот тот самый снимок, который помог им найти послание на месте второго убийства. Держа фотографию в руке и сверяясь с ней, Мисора указала, где точно лежало тело. — Оно было вот тут, лежало на спине, а правая рука и левая нога были отведены в стороны… хмм…
— Итак, если ваше предположение верно, то у нас ещё достаточно времени до того, как произойдет четвертое убийство. Давайте же будем основательны. Да, говоря об основательности — вы не находите, что вам пора объяснить, почему оно произойдет именно 22-го?
— Да, нахожу.
Мисора убрала фотографии и повернулась к Рюзаки. Он не смотрел на неё. Они были знакомы уже пять дней, виделись три раза, и Мисоре понемногу становилось ясно, что Рюзаки невдомек, что когда разговариваешь с собеседником, на него обычно смотришь. Но к этому моменту она уже даже не собиралась обращать внимание на подобные мелочи.
— Всё настолько просто, что даже объяснять не очень хочется. Третье убийство произошло 13 августа, правильно?
— Правильно, не нужно даже проверять.
— На теле первой жертвы были римские цифры, а тут мы будем иметь дело с арабскими. Итак, тринадцать… 13. Один и три, написанные рядом.
Рюзаки кивнул.
Она сейчас говорила настолько простые вещи, что даже боялась, что Рюзаки начнет над ней смеяться, но он был на удивление серьезен.
— Знаете, я вспомнил, как однажды смотрел детскую телевикторину, и там спросили, сколько будет один и три, а ответ был — 13.
— Точно. 13.
— Но, Мисора, пусть третье убийство у нас произошло 13 августа, а что же насчет остальных дат? Письмо с кроссвордом пришло в полицию Лос-Анджелеса 22 июля, первое убийство произошло 31 июля, второе — 4 августа, а четвертое вы предсказываете на 22 августа… где здесь 13?
— С первого взгляда нигде. Но если мы применим тот же принцип — «один и три», но по-другому? Самое простое — это дата первого убийства… 31 июля. Три и один. Переставьте их местами и получите тринадцать.
— Хорошо, 31-е я допускаю. Звучит достаточно разумно. Но что насчет 4-го и 22-го?
— А то же самое. Просто измените схему. Возьмите задачку из той самой детской телевикторины, которую вы упомянули — сколько будет один и три. Нормальный ответ на этот вопрос — четыре. Вот вам и 4 августа. А 22-е… если отнять одну единицу от десятков и прибавить к единицам, то мы снова получим тринадцать.
13.
Тринадцать.
— Далее — каждый из этих дней, когда убийца начинает действовать: 22-е, 31-е, 4-е, 13-е… во всех двузначных датах при сложении единиц с десятками мы получаем четыре. В каждом месяце есть только четыре даты, с которыми можно проделать подобные превращения. Только четыре. И в каждый из этих дней что-то происходит. Количество Вара Нинго тоже началось с четырех. Один плюс три равняется четырем. А вот это может быть уже совпадение, но его тоже стоит учитывать — перерывы между убийствами: четыре дня и девять дней — если к четырем прибавить девять, мы опять получим тринадцать… 13.
— Ясно. Неплохо, — сказал Рюзаки, кивая.
Мисора просияла.
— Вы хорошо подметили эту закономерность с числом 13.
— Вы согласны? Итак, значит, четвертое убийство произойдет через девять дней после 13-го числа, то есть 22-го. Девять дней, четыре дня, девять дней… в эту последовательность опять напрашивается четыре, и в таком случае убийство произошло бы 17-го, но теперь, похоже, что вероятнее всего оно произойдет 22-го. В конце концов, кое-что уже произошло в этот день в прошлом месяце. Можно, конечно, представить 17 как 13 плюс 4, но ведь 17-е уже прошло. Так что теперь остается только 22-е.
17-е прошло, и никаких подобных убийств в Лос-Анджелесе в этот день зарегистрировано не было. Сначала она немного волновалась, но потом L это подтвердил, и она успокоилась. Себе самой она сказала, что то, что девять дней плюс четыре дня равняется тринадцати — чистая случайность, не относящееся к делу совпадение, на которое преступник мог позволить себе не обратить внимания.
— Позвольте мне кое-что добавить, — сказал Рюзаки. — Этот ваш способ превращения числа двадцать два в тринадцать кажется мне несколько натянутым. Выражусь не столь категорично, если вам так удобнее — нет причины отнимать единицу от десятков подобным образом. Это не то же самое, что переставлять цифры в числе «31» местами. Ясно, что подобное объяснение придумано уже постфактум.
— Э… но, Рюзаки…
— Не поймите меня неправильно — я согласен со всеми вашими доводами. Кроме этого.
— Но… тогда…
Если он опровергает самую важную дату, то это рушит все остальные доводы. Он успешно отказался согласиться со всем, что она только что сказала.
— Но у меня есть предположение. Мисора, вы ведь выросли в Японии, так? В таком случае вы лучше знакомы с японскими числительными, чем я.
— Числа, написанные канджи?[6]
— Представьте себе канджи для числа 22.
— ??
Канджи…
?
Она представила себе нужные символы, но они ей всё равно ни о чем не говорили.
— Ну?
— Нет, я не понимаю, что вы…
— Тогда давайте я вам намекну. Мисора, представьте, что средний канджи, тот, который обозначает «десять», это знак «плюс». Из чего следует, что - это на самом деле 
+ … два плюс два.
— Ох. Действительно.
Это был не намек. Это был ответ.
+ будет… четыре.
А четыре — это 
+ 
- один и три… тринадцать.
— Сложите их и получите четыре… а про четыре как один плюс три вы уже прекрасно объяснили раньше. Если же рассматривать один плюс три как тринадцать, то тогда нам нужно поставить один и три вместе, что, в общем, то же что один плюс три, и это дает нам написание числа 13. Как раз поэтому мы и можем прочитать «двадцать два» как канджи