— Бедная малышка! — причитал он. — Несчастная девочка, так нарваться! Господи Боже, когда она мне рассказывала, что происходило, когда я из нее вытянул, с какой преступной безответственностью вели себя вы с Бетси…
Он впал было в безумную ярость, которую вдруг подавил. Позднее нам всем достанется, это ясно, но позднее. Старик владел своими настроениями как по заказу. Теперь просто было не время. Теперь нужно было действовать.
Опять настойчиво, почти просительно взглянул на меня.
— Билл, нельзя допустить, чтобы полиция узнала, чем занималась ночью Дафна. Это исключено. Даже и речи быть не может. Вот наша задача. Именно это нам надо устроить.
Теперь он мне даже улыбнулся. Эта слабая тень улыбки должна была только дать мне понять, «как мы близки». Когда Старик пытался одурачить подчиненных, он даже не старался делать это убедительно.
— Это очень просто. Нужно только все продумать. Полиция знает, что Дафна встречалась с Лэмбом. Уже случались какие-то конфликты с соседями, и те полиции все сообщили. Но та ничего не знает о событиях вчерашней ночи. В этом я абсолютно убежден. Порасспросил по телефону. Здесь будет лишь формальный разговор, придут проверить факты.
Не спуская глаз с моего лица, он взял какой-то иллюстрированный журнал и свернул его в трубку.
— Есть идея! Как только я узнал, что прошлую ночь ты провел один, то сразу понял — это сработает! Дафне все нужные указания я уже дал. И информацию для прессы — тоже. Из «Дейли ньюс» позвонили очень вовремя, так все отлично сложилось… Нам нужно первым выдать нашу версию.
Постукивал меня по рукаву свернутым журналом. Идея возбуждала его, он явно ею наслаждался, а заодно и собственным представлением о себе, о человеке, которого ничем не сломить. При взгляде на него мне стало тошно.
— Так что держитесь этого, Билл. Старайтесь быть посдержанней. Позднее сможете добавить кое-какие подробности. Прошлой ночью Дафна осталась тут одна. Она не любит оставаться в этих просторных апартаментах, где нет никого, кроме слуг. А семья Бетси ей как второй дом. Ни с кем на вечер она не договаривалась; знала, что Бетси в отъезде и вы тоже один, позвонила вам и спросила, можно ли ей переночевать в вашей квартире. Приехала к вам около семи, вы мирно поужинали вместе, послушали музыку и перекинулись в картишки. Это важно, должно быть что-то, что заняло бы вас допоздна, ведь мы не знаем, когда он был убит. Не нужно рисковать, давая шанс заявить, что Дафна могла выскользнуть из дому, когда вы ушли спать. Вы не ложились до полтретьего, до трех. Это вы помните. Но говорите сжато. При первой встрече они налегать не будут. За этим я пригляжу.
Снова хлопнул меня своим журналом.
— Ясно, мой мальчик? Это беспроигрышный вариант. У вашей кухарки был выходной. Это я проверил. Значит, там была только Элен. Она подавала вам ужин. Тут нам повезло. Элен приличная, умная девушка. С ней нетрудно договориться. Что-нибудь дайте ей. Сколько хотите — скажем, до тысячи. А может, и больше, если понадобится, — для ее родственников в Англии, о которых она твердит все время. Но за это она должна показать, что Дафна была там. Все зависит от Элен, она главный свидетель. И еще все будет зависеть…
Он умолк на середине фразы, потому что вошел Генри. Пошаркав у двери, тот торжественным тоном объявил:
— Лейтенант Трэнт, сэр, из криминальной полиции, отдел по расследованию убийств, сэр.
В комнату вошел мужчина с объемистым пакетом в руке. Высокий и довольно молодой, он двигался с какой-то непринужденной элегантностью, не соответствовавшей моему представлению о полицейских. И двигался тихо. Все в нем было негромким и неброским. Он словно принес с собой собственную атмосферу. Я находил ее крайне зловещей.
Но в эти минуты мне казалось зловещим все. Сам Старик, эта огромная и вместе с тем тесная комната с красной кожаной мебелью, с длинными рядами книг, с мрачными, тяжелыми шторами, все было таким пугающе нереальным, как обстановка в страшном сне. И вся безнадежная ситуация была словно вырвана из ночных кошмаров. Но я же знал, что она реальна. И с жуткой логикой усиливалась моей ложью по телефону. «Да, — сказал я, — ночью я был один». И разумеется, Старик ухватился за то, что походило на идеальную возможность уберечь Дафну от последствий какого-то безумного, безрассудного поступка, который она снова совершила. Для него я мог быть алиби. Она была для него любимой доченькой, которой угрожала опасность, я — орудием ее спасения. Вот откуда такая любезность.
Скажи я полиции правду, не только скомпрометирую Дафну, но и предстану перед Стариком как развратник и лжец, чьи шашни лишают его возможности защитить дочь.